Любопытен ход мысли писателя: былые обычаи и обряды, утратив свою истовость и превратившись в своего рода самодеятельность, сохраняются в этой деревне потому, что в ней нет пока электричества, радио, клуба, библиотеки, кино; иными словами, они сохраняются в деревне, пока в нее не придет доподлинно новая культура, новая духовная жизнь.
Родная, северная деревня бередит душу писателя вовсе не тем, что молодежь, к примеру, не знает протяжных свадебных причетов. И даже не тем, что уходят из обихода прясницы и канули в Лету беседы, где девушки, под песни и частушки, пряли лен, — хотя перемены эти для писателя, естественно, не остаются незамеченными и не оставляют его равнодушным. «Родные, знакомые с детства слова уходят из обихода, — с грустью свидетельствует поэт. — Сугревушка, фыпики — снегири, дежень, воркуны — вне закона. Слова исчезают, как пестери, как прясницы и веретена». Каково личное отношение А. Яшина к этому неминуемому — меняется, идет вперед жизнь — и грустному для него процессу?
«Есть ли такие средства?» — вопрос предельной важности для Яшина. За счет чего и за счет кого можно удержать в жизни пестери, прясницы и веретена, выражающие многие уходящие из жизни явления? Можно ли удержать эти слова, если русский язык сегодня — «язык луны и планет, наших спутников и ракет» (стихотворение «Русский язык»)?
Описывая жизнь деревни, он не проходит мимо открыток с корзинками аляповатых цветов и со смазливыми нарумяненными личиками в сердечках, с надписями: «Люби меня, как я тебя», «Помню о тебе» и т. д. А. Яшин не утаивает и грубости деревенских нравов, пьяного куража жениха, других местных «выпивох». Все это, конечно, далеко от благолепия в описании деревенской жизни. Но что поделаешь, как бы говорит А. Яшин, если она такая? И любит он ее, болеет сердцем — за такую. И страстно хочет, чтобы она стала иной.
В. Солоухин был прав: не Наталья Семеновна с ее старинными «волокнистыми» песнями и причетами, как говорится, положительный герой «Вологодской свадьбы». Но герой такой у Яшина в этом повествовании есть. Кто же? Народ? Да, народ. Только ведь проза, как и «любой пир — прежде всего люди (цитирую А. Яшина). Человеческие характеры легко и свободно раскрываются на пиру». И так же легко и свободно раскрываются они в подлинной, большой прозе.
«Среди мужчин на пиру очень скоро, — замечает А. Яшин, — объявляются типичные русские правдоискатели, ратующие за справедливость, за счастье для всех. Достается от них и немцам, и американцам, и туркам, но больше всего, пожалуй, достается самим себе, своим соотечественникам. Таким людям не до веселья, не до песен, не до плясок. Они обличают, разоблачают, требуют возмездия, протестуют и все время спрашивают: что делать? как быть? кто виноват?..» — с усмешкой повествует А. Яшин, готовя нас к встрече с таким именно характером, близким ему по духу, по натуре и по жизненным позициям.
Такой человек, любимый герой А. Яшина в «Вологодской свадьбе», — шофер совхоза Василий Прокопьевич. Он — «бунтарь по натуре, — представляет его А. Яшин. — Он забывает про еду и пиво, как только начинает рассказывать о непорядках в лесу, при этом лицо его бледнеет, глаза блестят и требуют ответа сразу на все вопросы, какие ставит перед ним жизнь. А ездит он широко и знает много». И до всего ему есть дело. Притом человек этот из тех, кто к себе еще требовательней, чем к другим, и живет по совести. «Василия Прокопьевича ни в каком левачестве не заподозришь: не таков он человек, не тем живет, не о длинных рублях думает». И в требованиях своих он преследует отнюдь не личный, но — государственный, народный интерес.
«—...Вот вы — директор, — напускается он на свадьбе на директора льнозавода. — Знаете ли вы, что у вас на льнозаводе делается? Знаете? Ваши приемщики колхозы грабят, номера тресты́ занижают...»