Молодежь с интересом смотрела свадьбу-спектакль, но перенимать ее сложнейшую режиссуру «с песнями, с интермедиями, с продуманной символикой» (цитирую В. Солоухина) не стремилась. Хотя, надо сказать, свадьбы на Вологодчине сейчас играют весело, с немалой выдумкой, с шутками, песнями и плясками, и веселых, шутливых, стихийно возникающих интермедий, так сказать, по мотивам старого обряда встречается немало. В ходу и балагур «дру́жка», и старинный обычай «полместа» — своеобразный денежный начет с участников торжества и многое другое, но — в шутку, а не всерьез. Живо только то, что отвечает эстетическому чувству молодежи, которое всегда современно, то есть соответствует своему времени, его опыту, его формам жизни, а в наш век, в условиях средств массовой информации, оно и едино, как никогда.
Я не хотел бы, чтобы читатель из моих размышлений сделал вывод, будто следует с пренебрежением относиться к старине. В свое время наше государство заплатило немалую цену за недостаток внимания к художественному, эстетическому наследию народной, крестьянской культуры прошлого. Достаточно сказать, что из семнадцати деревянных, без единого гвоздика, шатровых церквей XVI —XVII веков в той же Кокшеньге сохранилось две, — они охраняются законом как жемчужины древнерусской архитектуры. И древняя церковная архитектура, и древнерусская иконная живопись, и чудесная резьба по дереву, и старинные песни, былины, весь русский народный фольклор, творения подлинной народной культуры сохранили тайну воздействия на человеческую душу — они возвышают, облагораживают ее. Необходимо воспитывать в юных сердцах интерес, уважение, любовь ко всему лучшему в родной истории, к «преданьям старины глубокой», к трудовым народным традициям и обычаям, к народной русской красоте. Вне духа истории, вне традиций народной красоты и поэзии, вне атмосферы народного, демократического, революционного прошлого не воспитаешь человека будущего.
Но важна естественность отношения к богатейшему эстетическому наследию народа.
Понять, каким должно быть естественное отношение к народной эстетической культуре прошлого, нам помогает К. Маркс. Утверждая, что те или иные эстетические формы связаны корнями с общественным развитием, и адресуясь к Древней Греции, он писал: «Разве тот взгляд на природу и на общественные отношения, который лежит в основе греческой фантазии, а потому и греческого искусства возможен при наличии сельфакторов, железных дорог, локомотивов и электрического телеграфа?..
С другой стороны, возможен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? Или вообще «Илиада» наряду с печатным станком и типографской машиной? И разве не исчезают неизбежно сказания, песни и музы, а тем самым и необходимые предпосылки эпической поэзии, с появлением печатного станка?
Однако трудность заключается не в том, чтобы понять, что греческое искусство и эпос связаны известными формами общественного развития. Трудность состоит в том, что они еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном отношении служить нормой и недосягаемым образцом»[2].
Объяснение Марксом этой тайны художественного воздействия древнегреческого искусства на современного человека мы вправе методологически распространить и на эстетические ценности русской крестьянской культуры прошлого, в чем их непреходящее художественно-эмоциональное значение для настоящего.
«Мужчина не может снова превратиться в ребенка, не впадая в ребячество, — пишет Маркс. — Но разве его не радует наивность ребенка и разве сам он не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизводить свою истинную сущность? Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде? И почему детство человеческого общества... не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень? Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети. Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки. Обаяние, которым обладает для нас их искусство, не стоит в противоречии с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло. Наоборот, оно является ее результатом и неразрывно связано с тем, что незрелые общественные условия, при которых оно возникло, и только и могло возникнуть, никогда не могут повториться снова»[3].
Нельзя требовать от современной жизни, от современного человека, если он живет в деревне, движения вспять, нелепо уповать на то, будто он станет вновь субъектом творчества тех форм народного искусства, которые возникали в условиях иных, незрелых, патриархальных общественных отношений и никогда не могут повторяться снова.