Одна примечательная особенность: судьбы страны пока что постигаются нашей прозой (исключая пору войны) прежде всего и главным образом через судьбы крестьянства, что обнажает генетическую связь современного эпоса с самой великой книгой советской литературы — «Тихим Доном». И не только связь, но и влияние Шолохова на самых разных наших писателей, — следы этого влияния мы найдем и у В. Смирнова, и у А. Нурпеисова, и у И. Мележа, и у Ф. Абрамова.
Если выстроить роман за романом о судьбах крестьянства в революции, о его пути в социализм, получится некий ряд, более или менее полно представляющий, по сути дела, целую галерею народных характеров, народной психологии и нравственности на величайшем переломе не только в отечественной, но и в мировой истории.
Роман «Сибирь» переносит нас в предреволюционную эпоху, на просторы таежной Сибири, в самые глубины народной и в первую очередь крестьянской жизни. Георгий Марков отлично, изнутри, знает жизненный материал. Автор романов «Строговы», «Соль земли», «Отец и сын», посвященных тому легендарному краю, где он родился и вырос, Г. Марков все дальше, в пространстве и времени, расширяет сферу художнического исследования родной сибирской земли.
«Российское могущество прирастать будет Сибирью». Только гений мог сказать слова, мудрость которых рассчитана на века...
Улавливаю в сих словах о Сибири прежде всего патриотическую гордость Ломоносова за свой народ...
Все больше и больше задумываюсь: кто, какой общественный слой в состоянии поднять производительные силы Сибири, вдохнуть в ее просторы жизнь и действие, на деле осуществить гениальный завет Михайлы Ломоносова?!» — размышляет в романе «Сибирь» русский ученый-демократ Венедикт Петрович Лихачев, отдавший жизнь исследованию этого края.
Убедителен вывод, к которому приходит в романе этот человек, повторивший в своем духовном развитии путь Ильи Мечникова или профессора Тимирязева:
«Мечусь и терзаюсь в раздумьях и, как ни прикидываю, вижу одну лишь силу, способную взять на себя эту титаническую работу, — партию эсдеков-большевиков. Есть у нее для этого и ум, и отвага, и смелость, и корни ее уходят глубоко в народ, и потому за ней будущее».
Вывод этот подтвержден не только действием романа, но и всем последующим развитием жизни, и в нем — глубокая современность книги, посвященной, казалось бы, столь далеким предреволюционным временам, поре 1916 — 1917 годов. Современность «Сибири» Г. Маркова прежде всего — в авторском подходе к объекту своего изображения, в масштабности и глубине писательской мысли о судьбах этого легендарного края и его трудящихся людей в канун Великого Октября.
Тема Сибири в нашей литературе огромна и значительна. Значение ее особенно возрастает в наши дни, когда взоры мира буквально прикованы к этой, как сказано в романе, кладовой гигантских размеров, поражающей колоссальным запасом природных богатств.
И вот пришел срок их освоения.
Сибирь, утверждает своим романом Георгий Марков, ее просторы и масштабы, ее прошлое, настоящее и будущее заключают в себе такие возможности и человеческие деяния, такие уникальные человеческие характеры и могучие человеческие страсти, что литература при всем том, что уже ею сделано, может считать себя в огромном долгу перед этой землей.
Его собственный роман, на взгляд писателя, лишь одна из первых сегодняшних попыток нашей литературы вернуть народу этот долг. В романе содержится масштабная и глубоко современная постановка темы Сибири на историческом материале. Исчерпывающее же решение столь грандиозной и многообразной темы, громадного исторического вопроса о судьбах Сибири в ее прошлом, настоящем и будущем сподручно лишь литературе в целом, в поступательном развитии ее.
Следует отдать должное Г. Маркову: в предложенном им художественном решении поставленных проблем он счастливо избежал многих опасностей, которые подстерегают художника на этом пути. Речь идет прежде всего о ложно понимаемой романтизации Сибири, когда на первый план выходит тема русского Клондайка, оборачивающаяся живописанием не столько социальных, сколько биологических страстей и «нутряных» характеров, поставленных в исключительные, будто бы чисто «сибирские» обстоятельства. Печать такого рода «романтики» и «нутряного» биологизма, без должных оснований приписываемого русскому сибирскому мужику, лежит на некоторых романах, посвященных Сибири, затемняя и затеняя социальную суть исследуемых характеров и обстоятельств.