Это не только Егор Дымшаков, воплощающий в себе то лучшее, передовое, высоко идейное в народе, на что опирается партия в своей борьбе. Это и молодой партийный работник Константин Мажаров, и тяжело больной секретарь райкома Бахолдин — носители истинно ленинских принципов партийности, подлинные руководители и вожаки масс.
В романе, наполненном публицистическими раздумьями о жизни, широко раскрыты те принципы партийного руководства, которые сегодня столь смело и последовательно внедряет в жизнь наша партия.
Для Константина Мажарова, его учителя Бахолдина страстная любовь к людям, активное вмешательство в жизнь не отвлеченные моральные принципы, а выстраданные жизнью убеждения, подлинный жар души. Это гуманисты в самом высоком значении этого слова. Смысл жизни для них — в повседневной борьбе за человека, за счастье людей.
«У нас долгое время существовало мнение, да и сейчас мы от него еще не избавились, что для партийной работы вроде годится любой человек. Мы обычно отдаем предпочтение специалистам — агрономам, зоотехникам, если речь идет о сельском районе, или инженерам, если нужен работник в промышленный район, а вот разбирается ли такой человек в людях, любит ли он их, тянет ли его к ним, нас почему-то меньше всего тревожит, а это ведь корень всего!.. Черствый, глухой к человеческим нуждам и запросам работник может походя разрушить то, что мы воспитываем в людях годами!..» — говорит Константину Мажарову, благословляя его на партийную работу, мудрый, опытный коммунист секретарь райкома Бахолдин.
А разве не те же жизненные принципы исповедует председатель сельсовета коммунист Конкин в романе Владимира Фоменко «Память земли»?
Чем-то этот характер близок Егору Дымшакову, по-видимому, своей высокой, неуступчивой идейностью и искренним правдоискательством, подвижничеством в борьбе за правду, за торжество убеждений. Это характер ленинца в самом высоком и точном значении этого слова.
Было в Конкине «что-то от человека, который в девятнадцатом году — позавчерашний батрак, вчерашний красногвардеец — вдруг получил в свои руки державу и не переставал по-ребячьи радоваться: «Как же это здорово, когда труженики сами решают свою судьбу!..»
Характер у него был не из легких: азартный, резкий, угловатый, неуживчивый, из тех, чья чересчур уж принципиальная прямота приносит немало хлопот и огорчений, но Конкин притягивал к себе, заставлял уважать себя потому, что эта его колючесть, неуживчивость была следствием непримиримой, глубокой коммунистической убежденности и неиссякаемой любви к людям.
Домохозяйке какой-нибудь, утонувшей в пережитках Фрянчихе, готов он говорить о коммунизме, «как в стихах, излагать про всю высоту» — и убежден, что Фрянчиха поймет, поверит.
Высокая, убежденная вера в будущее отнюдь не закрывает для него реальных, сегодняшних, конкретных людей настоящего, чья жизнь соткана из маленьких, незаметных нужд, забот, радостей и горестей.
Тем и привлекает Конкин сердца, что коммунизм для него не далекая абстракция, но живая практика жизни, повседневное отношение к каждому человеку, плоть его характера, сущность его души.
И на том крутом повороте, в той сложнейшей обстановке, которую переживает хутор Кореновский, коммунист Конкин первым находит единственно верную, истинно партийную линию поведения — приходит к ней естественно и непринужденно, как к чему-то само собой разумеющемуся.
В. Фоменко показывает нам казачий хутор Кореновский в труднейший момент его многовековой истории: хутор должны сносить. Получен приказ о затоплении округи водами строящегося Цимлянского моря и переселении жителей его в дальние степные районы. Богатейшие, столетней давности, виноградники и тучные земли, родные хаты, в которых жили деды и прадеды, все, к чему за много веков прикипело сердце крестьянина, должно уйти на дно. Ситуация драматичнейшая. Вот он — конфликт общественного и личного в крайне резком проявлении его: колхозникам предстояло отказаться от самого дорогого, близкого, родного ради интересов общества, ради того, чтобы страна получила дополнительную электроэнергию, массивы орошаемых земель. Выгоды, которые они получат от переселения, представлялись им неясными и отдаленными, жертвы же были реальными и вполне ощутимыми. Все это раскрыло душу каждого до дна. За несколько дней жителей Кореновского словно подменили. Одни стали еще крепче, будто вчерашнее железо зазвенело сталью от белого огня и воды; другие сникли; третьи, как ненужную одежонку, сбросили годами накопленную сознательность. Точно в войну или коллективизацию люди душевно расслоились, выявили свою настоящую суть.