Суровое испытание это показало, что годы Советской власти выковали воистину новых людей, высоких своей идейностью и сознанием общественного долга, таких, как председатель колхоза Настасья Щепеткова, Голубов, Люба Фрянскова, Сережка Абалченко. Но немало в колхозе нашлось и таких, которые не перебороли еще в себе мелкого собственника-хуторянина. Были и такие, как, например, бригадир Живов, в которых переселение всколыхнуло все то черное, злое, что, запрятав в самую глубину души, носили они в себе еще с двадцатых — тридцатых годов.
В. Фоменко раскрывает все драматическое переплетение событий на хуторе Кореновском в связи с переселением. Он показывает, что переселение явилось испытанием не только для жителей хутора Кореновского, но и для руководителей, которые были призваны в это трудное время организовать и повести за собой народ.
Принципиально важным оказалось вроде бы и незначительное столкновение Конкина с работником комиссии по описи колхоза Петровым, который заявил, что основное внимание надо уделять описи общественного сектора. В ответ на возражение Конкина, по мнению которого сложность заключалась как раз в описи не общественного, а частного сектора, Петров заявил: «Дискутировать не будем!»
«— То есть, как не будем? — спросил Конкин, оправляя ладонями пробор таким жестом, каким перед дракой натягивают шапку. — Будем. И как раз здесь! А там, на описи, не допустим мутить колхозников. Понятно?
Он повернулся к Голикову.
— Вы, как секретарь райкома, объясните, пожалуйста, это товарищам. И Петрову, инженеру, в отдельности, раз до него не доходит.
— Чего вы хотите? Конкретно, — спросил Голиков.
— Чтобы каждый понял: домохозяйке даже паршивенький, источенный червем подоконник в ее хате — как воздух. Она родилась — подоконник был, и замуж выходила — был, и сыновей на фронт провожала — тоже был; а теперь его долой. Надо же, товарищ Петров, хоть чуть соображать это и все внимание при описи как раз им уделять, колхозникам!»
Убеждение «Поймет Фрянчиха про планету!» сочеталось в Конкине с чисто ленинским качеством самого детального, конкретного, заботливого внимания к человеку: «Ей богу, товарищ Голиков, подскажите товарищам, чтобы думали. К примеру, не очень бы официально разговаривали с жителями. Зайдут во двор, пускай сперва пошутят с хозяйкой, поболтают о жизни, о детишках, а потом уж и насчет описи...»
Недаром, оценивая качества Голикова как секретаря райкома и имея в виду его молодость, неопытность, Конкин говорит: «У вас, кроме глупостей, уйма людского. Его секретарю прежде всего надо».
У Конкина также «уйма людского», и он умеет в самую трудную минуту убедить, повести за собой народ.
Председатель райисполкома Орлов в романе «Память земли» — это антитеза Конкину и брат по духу мальцевскому Коробину. Хотя эти два человека — Конкин и Орлов — почти не сталкиваются в романе, они ведут между собой безмолвный, но принципиальный, жестокий спор.
«Мелкий скандалист, великий демагог» — так отзывается о Конкине Орлов. Орлов — очень непростой характер, точно выражающий некоторые особенности того сложного времени.
По своей деловой хватке, по складу воли он был работником широких, по крайней мере, областных масштабов и попал в район на незначительную для него должность случайно, споткнувшись на пустяке. Смысл его жизни теперь заключался в том, чтобы, показав себя на этой низовой работе, вновь вернуться в область, получить работу, соответствующую его дарованиям.
При всем том этот человек не считал себя карьеристом и имел немало заслуг. Он любил работать смолоду и до сих пор отдавал себя делу целиком. Долгие годы он провел на освобожденной комсомольской, потом партийной работе, дал за свою жизнь стране тысячи тонн угля, сталепроката, передал свой стиль работы не одному десятку людей.
Что это был за стиль?
Молодой секретарь райкома Голиков вначале был покорен деловой хваткой, уверенностью, твердостью Орлова, тем, как он управлял народом — четко, по-генеральски.
Когда во время поездки по колхозам одна старая колхозница стала выговаривать Орлову: «Ты лучше скажи, чем нам годувать коров? Они достижения не кушают», — Голиков растерялся, спасовал перед ястребиными глазами старухи. Но Орлов подошел к ней, в упор спросил:
«— Вредите, тетенька?
Колхозницы перестали копать, кто со спрятанным, кто с открытым вызовом подняли головы. Они были явно на стороне бабки, злобно разглядывали Орлова, но Борис Никитич каждой своей фразой изолировал, отделяя от них бабку, уверенно говорил: