— Проверить — что?
— Вот именно. Я о том же его и спросил. Насколько я помню, в нашей стране каждый имеет право продавать свои ценные бумаги и не сообщать брокеру, почему он так делает. Задаю вопрос, и тут мой сосед сует руки в карманы, тяжко вздыхает, мнется и в конце концов сообщает, что несколько месяцев назад к старику приехала дочь и у него, брокера, есть подозрения, что это она вытягивает из папаши денежки и, может быть, даже поколачивает его для пущей убедительности. При последней встрече брокер заметил у бедняги на руке синяки, а когда спросил о дочери, старичок даже ответить не смог.
— То есть основание есть.
— Именно. С точки зрения общественной безопасности здесь уже есть за что ухватиться. На следующий день я выкраиваю несколько свободных минут и качу в Мартин-Акрс. Вешаю значок на пиджак, выпячиваю грудь и стучу в дверь.
Я попытался представить эту картину — получилось впечатляюще.
— К двери подходит сам старик. Я представляюсь по полной форме. Он секунд десять смотрит на мой значок, потом спрашивает: «Вы пришли арестовать Дороти?»
— Ух ты! — воскликнул я. — Даже так, Сэм? Ты молодец. Боже, какой же ты молодец. Я раньше тебе этого не говорил?
— Ладно-ладно, сарказм тут неуместен, я и сам знаю, что молодец. Так вот. Старик задает вопрос, я не отвечаю, и тут он начинает плакать. Наверное, то были слезы облегчения. Короче, я стою, чувствую себя отлично и думаю, какие мы с этим маклером хорошие парни.
— Ты арестовал Дороти?
— Да. Мы с ней посидели на кухне, потолковали, она во всем призналась, и я ее тут же и арестовал.
Сэм замолчал. Я ждал продолжения. Продолжения не последовало.
— Ладно, Сэм, сдаюсь. Что-то не дошел до меня смысл твоей притчи. По-моему, всего лишь еще одна печальная история.
— Тебе всегда все надо разжевывать? А где твое абстрактное воображение? Мне всегда казалось, что в вашей профессии это непременный атрибут.
— Так ты скажешь мне, в чем смысл?
— Сосед. Брокер. Ты о нем не забыл? Он ведь не имел права рассказывать мне о том, что старик продает свои ценные бумаги.
— А… — пробормотал я. — Так твой сосед тоже потерял девственность. Но зато спас старика. И ты надеешься, что, получив от тебя такое благое послание, я буду крепче спать? Благодарю тебя, Эзоп.
— Близко, док, но не в «яблочко». В моей притче больше эвристичности.
Пожалуй, только когда Сэм использует словечки вроде этого, я вспоминаю, что мой друг имеет степень магистра литературы.
— А смысл вот в чем. Старик уже продал половину этих облигаций, и денег ему не вернуть. Ни цента. Что еще хуже, насколько я могу судить, все они пошли на наркотики. Мало того, ему пришлось продать еще две облигации, чтобы оплатить адвоката своей чертовой дочурки после того, как я ее арестовал. В общем, дерьмовое дело. Но и это не самое страшное. А самое страшное то, что семья развалилась и восстановлению уже не подлежит. Вот так. Старик лишился и денег, и семьи.
— Было бы еще хуже, если бы эта Дороти продолжала вытягивать из него деньги, — сказал я.
— Как сказать. Дочь и так испоганила ему остаток жизни. На суде он сказал, что уж лучше бы она его убила. Такая вот притча.
Я попытался успокоить Сэма:
— Но ты же сделал то, что считал нужным.
— Нужным? Кому? Я часто вспоминаю тот день, когда постучал в его дверь. И чем больше я думаю, тем сильнее сомневаюсь в том, что слезы на его щеках были слезами облегчения. Наверное, в тот момент старик понял, что все кончено, что козыри, которые он держал в руках, ушли, а судьба нашла способ оставить его в дураках. С теми бумажками он чувствовал себя королем, представлял, как будет преспокойно доживать деньки в каком-нибудь роскошном центре для престарелых, а получилось так, что из короля он вдруг превратился в побитого жизнью доходягу с пустым местом там, где был здоровый и крепкий зуб.
Я глубоко втянул воздух, пытаясь почувствовать запахи моих домочадцев.
— По-твоему, дело с Томом Клуном тоже добром не кончится, а, Сэм?
— Нет, не кончится. Я и не рассчитываю.
— Ладно, спокойной ночи и спасибо за информацию.
— Да. Эй, подожди, еще кое-что.
Я нисколько не удивился, что у него нашлось еще кое-что.
— Ты можешь рассказать мне что-нибудь об этой женщине, агенте ФБР? Той, которая обеспечила Клуну алиби на прошлый вечер? Ты ведь даже не прокомментировал тот факт, что они встречаются. Когда я рассказал, что алиби Клуна — женщина из ФБР, ты не произнес ни слова. Даже не моргнул. Мне это тогда еще показалось странным.
«Я много чего знаю об этой женщине, — подумал я. — Хотя, может быть, и не так уж много — сразу не решишь». Но как бы там ни было, я не мог рассказать Сэму ничего, ни о Кельде Джеймс, ни о том, какое отношение она может иметь к Тому Клуну.
Мне не нравится, когда меня загоняют в угол или ставят мне ловушки. Рассказав притчу о старике и задав вопрос о Кельде, Сэм явно рассчитывал, что я попадусь в расставленные сети. Не вышло.
— За кого ты меня держишь? — спросил я тоном насмешливого негодования.
Теперь пришла его очередь смеяться.
— Мы ведь с этим уже определились, разве нет?
Будить Шерри и Саймона не хотелось, поэтому, решив все же позвонить Сэму, я набрал номер его пейджера.
Держа у уха маленький телефон Лорен, я стоял на веранде и вслушивался в звуки ночи. Наслаждению обычной ночной симфонией мешало вторжение постороннего шума, напоминавшего дуэль между бензиновой газонокосилкой и скрипачом-бабуином. Должен сказать, по сравнению с раздирающими тишину криками недовольной лисицы кошачий концерт может показаться музыкой божественного Моцарта.
Телефон завибрировал. Хорошо, что Лорен поставила его на вибрацию, потому что на фоне стонов и завываний лисы я бы просто ничего не услышал.
— Привет, Сэм. Это Алан.
Он совсем даже не обрадовался.
— Чей это номер?
— Лорен. Я звоню с ее телефона. Боялся ее разбудить, вот и вышел на веранду. Послушать чертовых лис.
— Ты для этого меня разбудил? Чтобы и я их послушал?
Я протянул руку в ночь, доставляя Сэму бесплатное удовольствие.
— Нравится?
— Кошмар. И вы слушаете это каждую ночь? Плата за счастье жить в пригороде?
— Нет, такое счастье выпадает нечасто. Послушай, кто-нибудь видел Тома Клуна после полудня понедельника? Точнее, ближе к вечеру.
Сэм ответил после недолгой паузы:
— Нет.
— Тогда я, возможно, был последним. Примерно в три сорок пять он садился на красную «веспу» на Уолнат-стрит.
Чем я руководствовался, сообщая об этом Сэму? Строго говоря, информация не подпадала под определение конфиденциальной. Хотел того Том или нет, после освобождения из тюрьмы репортеры сделали его публичной фигурой, а видел я его за пределами своего рабочего кабинета. Конечно, я ничего бы не рассказал, если бы не был обеспокоен его исчезновением.
Сэм прекрасно знал, что мой офис находится на Уолнат-стрит, как знал и то, чем я занят во второй половине рабочего дня. Тем не менее ему хватило мудрости не комментировать мое заявление.
Мудрость мудростью, а вот что такое «веспа», он не знал.
— Красная «веспа»? Это еще что за чертовщина?
— Это итальянский скутер.
— Скутер? Вроде детского самоката?
— Нет, не вроде детского самоката. Скутер — это такая штука с мотором. На них сейчас в Риме все крутые парни разъезжают. Что-то вроде небольшого мотоцикла. Скорее, мотороллер. Уверен, ты их видел.
— Ну, не знаю. Давненько не бывал в Риме. Так бы и сказал, мотоцикл.
Я промолчал. Сосчитал до трех. Потом сказал:
— Подумал, что вам, может быть, будет легче его искать, зная, что он был на… на транспортном средстве.
— Это на тебя моя притча подействовала, да? Моя туповатая история о старике с облигациями? Она все-таки тебя достала?
— Нет, дело не в твоей притче. Я о ней и не вспоминал. Послушал и забыл.
Сэм снова помолчал.