Труба!
— Да, Кира Венедиктовна в вас верит, и мы, как видите, ее заявку рассмотрев, одобрив, определенные надежды связывали с вами… Конечно… но…
И тут внезапно подвижный эпителий отвердел. Опало тесто, и только пара темных дырок по обе стороны исчезнувшего носа нарушала суровое однообразие физиономии начальника.
— Ситуация внезапно осложнилась… Да, собственно, ознакомьтесь…
И белая капустница, прямоугольный лист бумаги вылетел из папки. На свет явился. Затрепетал и ткнулся Лере в руки. Не напрасно куколки мохнатые хвостами били над переносицей исполняющего обязанности.
— Это копия, — любезно сообщил Олег Анатольевич. Предупредил. Предостерег. Напомнил о пере и топоре.
"моральный облик означенной ведущей… какой пример извлечь для молодежи… еще восьмого класса ученицей будучи… и по наклонной плоскости катясь… в угаре ежедневного разврата… теряя облик человеческий… дух разложения и тлена… без сожаленья указать не дверь."
Вот как! Опять взошли озимые! Подснежники пробились. Какое поле урожайное. Всю жизнь хоть ведрами таскай, хоть ложками греби. Но есть и новости, мичуринцы не дремлют. Побеги свежие, кудрявые листочки. "в нетрезвом виде… во хмелю… в вине и водке утопив последние остатки совести и чести…"
Что ж, трудимся. Кирпичик к кирпичу кладем.
— Некрасивая история… Очень некрасивая. — Мягкие пальцы сального мужчины сошлись над столом, склеились, и получилась крыша. Домик для енотика.
— Что, заявление писать? — Темная прядь волос упала на гладкий леркин лоб. Но тут же легким и неподражаемым движением была отброшена за ухо.
— Ну, нет… зачем же… так сразу… — Волна прошла по блюдцу с серой кашей, по круглой репе товарища Курбатова. Носишко всплыл. Отпочковались щеки, и губы вылезли. Проклюнулись мокрой улыбкой.
— Зачем рубить с плеча? Я думаю… мне кажется… вы сумеете, конечно, доказать… то есть найдете способ опровергнуть эти…
Тут бывший идеолог замялся. Он очень много знал синонимов для словосочетанья "гнусное вранье". Хотел получше выбрать, со смыслом, со значеньем. Знак даже, может быть, хотел подать.
— Эээ… сведения… ммм… факты, скажем так… Вы девушка красивая, неглупая… я думаю, совсем уж безысходных положений не бывает… Да… И если что… — Ветчинный кружок солнца закатился за маленькую тучку, и вдруг открылись глазки Олега Анатольевича, два желтых леденца. — И если что… звоните прямо мне домой… вот телефончик… очень простой… легко запомнить, но я вам записал… звоните, подумаем… прикинем вместе варианты… найдем…
И не окончил фразы. Вдруг понял, что уловила. Мысль ухватила. Просекла. Ну, и прекрасненько. Улыбка осталась на лице, а брови вытянулись в ниточку. Все электричество ушло на освещение зубов.
Урод! Козел! Дерьмо!
Исчезнуть, скрыться, улететь, уехать.
Так думала Валера Додд. Сидела перед пыльными бумагами, смотрела на давно остывший кофе. Человечек из скрепок и пластилина висел над столом Киры на лапке настольной лампы, тихонечко позвякивал. Привет из детства.
Конечно! Пока передают салюты из пионерской синевы, где даже скот Олег Курбатов всего лишь сдобный колобок, пузан с короткой челкой, надо валить. Пока какой-то странный свет влечет, необъяснимым смыслом наполняет день, мешает влиться в стройные ряды, залить шары и оторваться, надо линять. Пока еще имеешь право всей Лерой навалиться, прижать к подушке, ладони запустить в мальчишеские лохмы и прямо в ухо прошептать:
— Давай поженимся, давай, мой милый!
Надо им пользоваться! Надо…
В черном шнуре бежит желтое электричество и пытается с разгона свалить зеленую пластмассу аппарата со стола.
— Валера, вы не забыли, сегодня вечером клуб Горного устраивает показательную дискотеку?
— Да-да, я помню, Кира Венедиктовна. А у вас что-то случилось дома? Вы сегодня будете?
— Нет, Валера, нет. Андрюшу все-таки снова кладут в больницу на обследование, так что сегодня там без меня управляйтесь, а вечером давайте встретимся на остановке.
— Хорошо.
— Начало в девятнадцать тридцать?
— Отлично, значит, ровно в семь у Искитимского моста.
Отбой.
Похоже, Кира пока не в курсе. Не окунулась в щи, не знает новостей. А может быть, у этой миски только пара ложек? Семейный ужин на двоих, без провожатых и свидетелей? Конечно!
Валера встает, к окну подходит и решает, что в Томске купит и обязательно пришлет уроду, товарищу Курбатову, открытку из кулинарной серии "Холодный поросенок с хреном".
А Кире? А не сказать ли Кире правду? Впервые в жизни кому-то не кончик языка, а душу приоткрыть, на пробу? Пустить, как гальку блинчиком через протоку, а вдруг доскачет до другого берега? А вдруг, действительно, на свете бывают слезы и любовь?
Короче, постановили. Если завтра уехать первым автобусом, то к третьей паре уже будешь там. Главное успеть до звонка. Напротив двери встать и так, чтоб уже не пыхтеть от быстрого бега, щеками не сверкать. Просто стоять, ждать и улыбаться. Грянет звонок, толпа повалит из пахнущей столетней правотой аудитории. Посыплются тела и голоса, и только пара глаз, только одна, замрет и округлится.
— Привет! Не ждал? Пойдем!
— Куда угодно. В сад на скамейку, на чердак, а можно прямо здесь…
— Валера…
— Я…
На лестнице Валерия Николаевна столкнулась с Анютой-секретаршей. Лицо борца за собственное счастье и здоровый быт светилось жизнью:
— Салют, — как можно шире улыбнулась Лера. Отлично. Так держать. А если передержишь, то пурген в аптеках без рецепта.
У турникета в проходной, везет, столкнулась с еще одной воительницей. Елена Бородатых — разведчик из соседнего отдела. Глаза не закрываются, вся кожа стянута к затылку и перехвачена резиночкой у корня жиденького хвостика.
Ей тоже счастья пожелала. Шампунь «Арбат» для укрепления волос. Была щедра, как королева, Валерка Додд.
— Всего.
Автобус номер девять, словно свой личный автотранспорт, стоял и ждал у козырька конечной остановки. Поехали. Вперед. Мимо витрин и тополей, котов, собак и голубей. Мимо торговцев прошлогодними орехами и молодой колбой, похожей на перья зеленой и неуловимой сибирской птицы счастья. В рай отцветающей черемухи школьных дворов и закипающего битума асфальтовых чанов. От весны к лету. Полный ход.
Хорошо ей стало, и только одного не понимала Лера, почему так долго? Так много времени потрачено впустую. И что же ей мешало, не дожидаясь приглашения и.о., иа, иу, бумаги с полем для зубьев дырокола, сорваться, всех послать, оставить с носом, с ухом, c безжизненным и мелким хрящиком на полшестого. Дура ты, Лера! Ну, это уж само собой.
В половине четвертого она уже шла вдоль трамвайных путей, параллельно жухлому и пыльному газону. Птицы знакомились, беспечно флиртовали, шумно обменивались телефонами и адресами на столбиках бесконечного кирпичного забора завода «Электромашина». В лучах майского, полужидкого от перегрева солнца, немытые окна Трансагентства казались оловянными.
Валера направлялась к прокаленному, прожаренному учреждению и с профилактической целью ела мороженое. Эскимо за двадцать две копейки. Она готовилась стоически перенести сорок минут очереди в кассу. Но оказалось, что ей уготовано испытание не термолизом и гипоксией. Вовсе нет. Девочку в красивом свитерке и синих джинсах поджидает родственница. Знакомый голос, тембр лобзика из-за спины.
— Ты еще здесь?
Стася! Ну, что за прелесть. Заносчивая и самовлюбленная кузина. Студентка библиотечного факультета Южносибирского института культуры.
Вот ведь как. Не день, а картина Айвазовского. Мотает беспардонный океан весны от черных неисчерпаемых глубин порока к унылой пресноводной луже абсолютной добродетели.