Перелома нет.
Она знала, какие ощущения вызывает сломанная кость, прекрасно помнила тот ужасный треск, который услышала однажды, — нет, почувствовала. Нет, услышала. Нет, и то и другое. Она услышала его телом, если такое вообще возможно.
— И все же, — продолжил лорд Чартерс, — вам следует наложить повязку.
Она в очередной раз кивнула, не смея открыть глаз. У него был очень приятный голос, мягкий и умиротворяющий, и, не случись у них накануне вечером столь неприятной встречи, то Гвен сейчас чувствовала бы себя очень спокойно и непринужденно.
— Вы можете открыть глаза, — разрешил он.
— Нет, спасибо.
Граф не смеялся, но Гвен была готова поклясться, что слышала, как он улыбнулся.
— Даю вам слово, — тихо произнес граф, — я достаточно одет.
Медленно и не без сомнений она приоткрыла один глаз. К своему большому облегчению Гвен обнаружила, что он не лжет. Лорд Чартерс был в рубашке и, хотя та местами прилипла к телу, выглядел все же вполне пристойно. ьчжцчх Бриджи его промокли насквозь. Совершенно очевидно, что в воде он находился в них.
— Я ведь сказал, что не полуголый, — криво усмехнулся он. — Но не уточнил, о какой половине идет речь.
Она сжала губы, но не смогла изобразить недовольства:
— Крайне непорядочно с вашей стороны.
Чартерс пожал плечами, а лицо его приняло озорное выражение.
— Да, водится за мужчинами такой грешок.
— Вести себя непорядочно?
— Это гораздо легче, чем блистать умом.
Гвен рассмеялась, совершенно того не желая: смех вырвался прежде, чем она успела это осознать. Он тоже улыбнулся, и каким-то образом стало…
Легко.
Очень легко.
Какое чудесное состояние! Большинство людей, вероятно, не придало бы ему значения, чего нельзя сказать о тех, кому ненавистны толпы, или новые знакомства, или незнакомые ситуации. Для них нет ничего лучше, чем почувствовать себя легко.
— И часто вы совершаете прогулки на рассвете? — поинтересовался граф.
— Вы намерены меня отчитать?
Он посмотрел на ее заляпанные грязью юбки.
— Полагаю, вы и так достаточно наказаны.
Она бросила на него сердитый взгляд, затем все же пояснила:
— Я очень люблю утренние часы. Дома дня не проходит, чтобы я не гуляла. И когда два года назад, сломав ногу, я лишилась этого удовольствия, то мучилась ужасно.
— Выходит, вы знаете, каково это — сломать кость?
Гвен мрачно кивнула:
— Наихудший из всех звуков.
— Это можно услышать? — удивился Чартерс.
— Вы никогда ничего не ломали?
— У себя? Нет. И у других тоже, — быстро добавил он, заметив, как округлились глаза собеседницы. — Но… — продолжил граф как-то робко и в то же время с некоторым чувством гордости, — … мне приходилось наносить некоторый ущерб мебели. И посуде. И — о! — допустимо же сломать дерево?
Гвен с трудом пыталась сохранить на лице серьезное выражение.
— Полагаю, допустимо.
— Тогда одно я точно сломал. — Он жестом удержал ее от вопроса. — Не спрашивайте. То была весьма путанная детская игра, включавшая пушечные ядра, мечи и овцу.
Она с минуту пристально в него вглядывалась, стараясь понять, не шутит ли он. Нет, похоже, нет.
— Пожалуйста, скажите, что овца осталась цела и невредима.
— От земли овца не отрывалась, — заверил он.
И пока Гвен осмысливала услышанное, добавил:
— Но не из-за отсутствия попыток.
Она не знала, что сказать. Да и вообще сомневалась, можно ли подобрать слова в ответ на такое заявление.
Чартерс склонил голову на бок, глаза его затуманились воспоминаниями.
— Кажется, в дело ещё пошла катапульта.
Гвен покачала головой:
— Поразительно, как вы только доживаете до зрелости.
— Мальчики, вы это имеете в виду? — Он быстро вернулся в настоящее и усмехнулся. — Что ж, да, мы — ужасные существа. С этим ничего не поделаешь. Устраиваем глупые игры, слишком много пьем, затеваем войны, и это далеко не весь…
Но дальше Гвен уже не слушала. Упоминание о войне вызвало перед ее взором видение Тоби, однако лицо его имело нечеткие очертания, что безмерно опечалило Гвен. Она начинала забывать облик брата. Казалось, словно он умирает во второй раз, уже спустя годы.
— Позвольте еще раз осмотреть ваше запястье, — произнес лорд Чартерс, беря ее руку.
— Нет, нет, — откликнулась она, ужасаясь своего прерывающегося голоса. — Все хорошо.
— Вы выглядите…
— Я задумалась кое о ком, вот и все.
— О ком? — тихо спросил он.
— О брате, — ответила она, поскольку не видела причин скрывать это. — Он погиб при Ватерлоо. Я все еще очень по нему скучаю.
К ее удивлению, лорд Чартерс не предложил ей своих соболезнований и не объявил Тоби героем, не имея представления о последнем. Гвен ненавидела, когда совершенно посторонние люди высказывали нечто подобное. Что они могли знать о том, как его убили? Даже ей не было ведомо, как он погиб, она только знала, что он мертв. Сначала пришло письмо, потом им нанес визит некий офицер, однако ни одного настоящего свидетеля смерти брата так и не нашлось.
А лорд Чартерс просто посмотрел на нее с состраданием:
— Год — не такой уж долгий срок, если вы действительно кого-то любили.
И тут Гвен осознала, что он понимает. Понимает, что это такое — кого-то потерять.
Но вслух ничего не сказала, оставив свои мысли при себе, однако он все равно ответил на невысказанный вопрос:
— Моя мать, — тихо произнес он. — Два года назад.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. — Он глубоко вдохнул… и выдохнул. — Глупейший несчастный случай. Из-за неисправной кареты.
Гвен промолчала, только сочувственно кивнула. Граф смотрел на нее, и она точно знала, просто знала, что в этом они очень схожи — он тоже ценит молчаливое, искреннее участие.
Затем подумала, что у него красивые глаза. Серые, но не совсем. Край радужки был темно-темно-синим. Странно, как же она не заметила этого вчера вечером.
И тут он встал, откашлялся, и все очарование момента исчезло.
— Помимо запястья, — нарочито оживленно произнес лорд Чартерс, — ничего больше не повредили? Идти можете?
Поскольку Гвен уже сидела, то, держась за его руку, осторожно встала и проверила, переступая, как каждая из ног держит ее вес.
— Похоже, все отлично, — сказала она. — Ногу я не подвернула.
— Но вы хромаете, — заметил он.
— Немного больно после падения. Но уверена, что все пройдет.
— Могу ли я проводить вас до дома? — вежливо осведомился граф.
— Да, — согласилась она. — Буду очень признательна.
Прошлой ночью он казался ей весьма неприятным, но сейчас таковым уже не был, и Гвен решила, что легче начать с чистого листа, чем оглядываться назад. Она уже сделала несколько шагов, как вдруг вспомнила…
— О! Мой альбом! — Гвен развернулась, чтобы осмотреть пространство позади себя. Альбом лежал у самой воды, но, к счастью, остался сухим.
— Я подниму.
Лорд Чартерс осторожно выпустил ее руку и подобрал альбом.
— Вы рисуете природу? — спросил он, возвращаясь к Гвен.
Она вспомнила своих гигантских белок.
— Э-э, в некотором роде.
В его улыбке сквозило любопытство.
— И что это значит?
— Ничего, — ответила она, желая, чтобы он побыстрее отдал ей зарисовки.
— Я могу взглянуть?
— Лучше не стоит.
— Всего лишь мельком.
Гвен представить не могла чего-то более унизительного:
— Нет, милорд, я…
— Но вы же не изображаете обнаженную натуру? — прервал ее Чартерс, в глазах его плясали чертики.
— О нет! — воскликнула она, чувствуя, как щеки быстро наливаются пунцом 379c78. О боже!
Он сделал вид, что собирается взглянуть на рисунки, скользнув указательным пальцем между страниц.
— Ну пожалуйста, — вкрадчиво произнес граф, и Гвен почти сдалась.
В ее животе разрасталось какое-то очень странное, незнакомое ощущение — как будто всё там закружилось. И сердце билось как-то не так. Оно не скакало и не ухало…