— Только больше не втягивай меня в игры, — вновь проворчал Финчли. Но Кэролайн знала, что вовсе он и не раздражён.
— Можно устроить неразбериху с рассадкой за ужином, — задумчиво произнесла она.
— Ты опасная женщина, — беря жену за руку, сказал Пирс. — Приказать, чтобы звонили к ужину?
— О нет, пока рано. Хью ещё не пришёл, что в общем-то неважно, так как он часто запаздывает. Но Джорджина тоже пока не спустилась. Дам ей ещё несколько минут.
Глава 18
За время, минувшее со дня смерти её мужа Ричарда, леди Джорджина Соррелл успела привыкнуть к одиночеству. Хотя, если быть честной, ей и до того тоже было одиноко. Бедный Ричард болел весь последний год их брака, но ещё раньше они, казалось, позабыли, что значит говорить друг с другом.
И чувство одиночества лишь обострилось при виде той страсти, с которой капитан Оукс поцеловал свою Кейт. Они даже не заметили невольных зрителей! Что ж, подобная картина омрачит настроение любого.
Конечно, сие никоим образом не связано с тем, что в начале Кэролайн задумала сосватать за капитана именно Джорджину. Хотя стоит признать, ей всегда нравились такие мужчины — крупные, с этакой характерной грубой мужественностью…
Джорджи тут же постаралась выбросить из головы эти мысли. Ведь до чего нелепо! Как может леди восхищаться грубой мужественностью!
Ричард был совершенно другим. Всегда изящен и элегантен, чисто выбрит и немного надушен.
И скучён.
Вот оно. Наконец-то она признала правду о собственном браке. Ричард был скучным, а потом он заразился этой ужасной болезнью и угас за год. Но, несмотря на все страдания, он ни разу не пожаловался. Ангел, право слово.
Тяжело жить с памятью об ангеле.
Ричард никогда не целовал ее так крепко, что ей пришлось бы отклониться назад, как вышло, когда Оукс поцеловал Кейт. И не смотрел на нее, как граф Чартерс на Гвендолин, словно хочет облизать ее от самой макушки до пальчиков ног.
И теперь, когда все эти счастливые пары собрались в гостиной и не могут отвести друг от друга глаз, Джорджи не могла… просто не могла.
Её новое вечернее платье было сшито из роскошного шёлка коньячно-жёлтого оттенка, настолько тяжелого, что ткань ложилась чудесными складками. Декольте отличалось смелостью, какую себе могла позволить только зрелая женщина.
Но даже в новом платье с маленькими кокетливыми рукавами и плавными линиями Джорджина не чувствовала себя желанной. Да и счастливой тоже.
Ведя пальцами по перилам, она спустилась по лестнице. После смерти Ричарда Джорджи решила никогда больше не выходить замуж. Но даже когда она напоминала себе, какое удовольствие завтракать в одиночестве, или не слышать больше, как мужчина стучится в дверь твоей спальни, или никогда не бояться, что тот, кто тебе дорог, может умереть на следующее утро….
Но даже тогда она чувствовала лишь зависть. Яростную и болезненную зависть. Ей хотелось быть настолько желанной, чтобы мужчина выглядел почти помешанным от страсти. Ей хотелось, чтобы её целовали, пока губы не покраснеют и глаза не засияют.
Мысли эти стали последней каплей. Спустившись, Джорджина не свернула к гостиной, откуда доносились пронзительные возгласы гостей, а пошла прямо. Лакей бросился вперёд, распахнул перед ней дверь, и она вышла на свежий воздух.
Следом заспешил дворецкий с шалью, но Джорджи отправила его в дом. Всего семь часов вечера, и на улице было ещё тепло. Под ясным в преддверии сумерек жемчужно-голубым небом она направилась в розовый сад, прислушиваясь к тихому жужжанию пчёл, которые собирали последние глотки пыльцы из согретых на солнце роз.
Конюшни располагались за садами, и к ним можно было попасть, пройдя под небольшой каменной аркой и дальше по мощёной тропинке. По всем правилам Хью должен сейчас сидеть в гостиной и болтать с дебютантками.
Хью пришлось вычеркнуть первую в его списке леди по вине лучшего друга, а вторую — из-за капитана Оукса. Ему следовало бы находиться рядом с сестрой, выспрашивая имя третьей кандидатки. Но всю прошедшую неделю Хью появлялся за столом через пять минут после сигнала к началу ужина.
Когда Джорджина вышла из сада, её встретил совсем другой воздух 062ca0. Резким контрастом женственности и приторности роз стал земляной запах тёплой грязи и навоза. Она зашагала к скаковому кругу, примыкающему к конюшням. На заднюю часть круга лился свет из окна конюшни, но большая часть тренировочной площадки пряталась в глубокой тени.
На мгновение Джорджине показалось, что Хью здесь нет, но потом она его увидела. Верхом на Ришелье, спиной к ней, он ехал шагом по площадке. Прислонившись к ограждению, Джорджи вслушивалась в низкий рокот его голоса — Хью говорил со своим конем. Прядая ушами, жеребец внимательно слушал.
Ришелье был сильным и поджарым, со шкурой столь насыщенного коричневого цвета, что сейчас казался почти чёрным. В нём проскальзывало что-то от дьявола: в том, как он косил глазами и потряхивал поводьями, будто отвечая Хью.
Но не Ришелье привлёк внимание Джорджины. А Хью. Хью, который для неё словно старший брат. Хью, который поднимал её с мощёных тропинок, когда она падала, вытирал ей слёзы и нос, если и не что пониже.
На нём не было рубашки. Он скакал на коне без единого клочка ткани на верхней части тела. И вот так, в одно мгновение, сердце Джорджины глухо застучало в груди.
А в голове волей-неволей появились картинки из супружеского прошлого, в которых муж её выглядел будто тусклое отражение в зеркале. Ричард был таким же мягким и белокожим, как и она. Он не казался хилым, по крайней мере, до болезни, но руки его были тонкими, а грудь безволосой. Аккуратный, элегантный, он напоминал ухоженную ласточку.
Но Хью… Ничто в Хью не было мягким или тонким. Крепкие мускулы на груди говорили о ежедневных сражениях с чистокровными жеребцами. Даже в угасающем свете дня Джорджи могла разглядеть его огромные плечи, а когда он легонько натянул поводья, и перекатившиеся под кожей на руках мускулы. Хью повернул в сторону, и Джорджи увидела, как напряглась его широкая спина.
Тотчас же захотелось перейти от наблюдений к прикосновениям. Джорджи представила, как проводит пальцами по этим мускулам и чувствует его силу и жизненную мощь. Хью походил на средневекового рыцаря, готового защищать свою даму или отправиться в крестовый поход. Руки её задрожали.
Джорджи перестала дышать. Скорее бы он обернулся и дал ей возможность увидеть свою грудь! Наконец конь с всадником достигли забора, и Ришелье повернул в её сторону. Жеребец начал понемногу гарцевать, поднимая изящные ноги в грациозном и кокетливом танце.
Хью рассмеялся выходке Ришелье, продолжая с ним разговаривать. Его кожа оттенком напоминала тёмный мёд. Похоже, у него вошло в привычку снимать рубашку, когда становилось слишком жарко. Грудь его была покрыта волосами, тёмной стрелой уходящими в его бриджи.
Морщась от собственной глупости, Джорджи решила, что сравнение со средневековым рыцарем неверно. Это бог. Аполлон, тренирующий нового коня, дабы тот скакал по небесам и будил солнце.
Джорджина сглотнула. Она должна уйти. убыцшу Сейчас же. До того, как Хью её заметит, до того, как она начнёт действовать так, как ей подсказывает распалённое воображение.
В эту секунду он поднял взгляд и увидел её. Это мгновение на всю жизнь останется в её памяти — восхитительный загорелый мужчина верхом на прекрасном коне на фоне неба цвета тёмного сапфира. Хью казался отчуждённым и недоступным, как все греческие боги… но только до того момента, когда глаза их встретились и на его лице появилось что-то, чего она никогда прежде не видела на лицах мужчин.
Что-то, касающееся только её. Что-то, от чего перехватило дыхание и бросило в дрожь.
А потом это чувство пропало, и Хью соскочил на землю, радостно её приветствуя.
— Полагаю, я снова опоздал на ужин, — сказал Хью, перебрасывая поводья через луку седла. Казалось, он даже не осознавал, что одет неподобающе. Последние лучи солнца легли на его плечи и руки.