Он встал, чтобы сподручнее было ей подсобить.
— Хью, скажи на милость, что ты от меня хочешь?
В глазах ее отражалось смятение.
Хью подошел ближе и улыбнулся:
— Поцелуй.
— После прошлого вечера я это поняла… поняла, что ты хочешь меня поцеловать. Но почему сейчас? С чего это на тебя вдруг нашло? Я же долгие годы была рядом. Мы провели вместе последний сочельник богоявления, и сомневаюсь, что удостоилась в то время с твоей стороны большего внимания, чем обычные поздравления с праздником.
— У меня кобыла жеребилась, — запротестовал Хью. — Не помню, чтобы вообще приходил домой в те дни. Я дневал и ночевал в конюшне.
— Откуда мне было знать? — прямо заявила Джорджина. — Ты едва удосуживался заговорить со мной, когда мы оказывались в одной комнате.
— До меня не доходило, — оправдывался Хью, обнаружив, что они ступают на опасную территорию. — Я тебя не видел.
— Конечно же ты видел меня, — возразила она. — Видел так ясно, как я вижу свою шляпку на ветке. Посему, пожалуйста, достань ее мне, прекрати вести себя так нелепо, чтобы мы уже могли продолжить путь в деревню.
— Я из-за тебя чувствую себя нелепо, — сказал Хью. И знал, что это правда.
— Теперь, когда ты заметил меня? — спросила Джорджина.
Тон ее голоса ясно как день говорил, что именно она думает о поведении Хью в прошлом году. И годом раньше. И возможно, за год до того.
— Дело не в тебе, — оправдался он. — Я вообще никого не видел.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что я лишь смутно помню тот праздник богоявления. Голова у меня была забита конюшней. Я помню, что резвились мои сестрички, и ты там была, и Финчберд, конечно. О, и тетушка Эмма.
— И вдобавок с добрый пятòк других людей, — резонно заметила Джорджина.
— Я их не видел. И не помню. У меня кобыла жеребилась двойней. Помню, что смотрел на тебя и все думал, какие же у тебя грустные глаза, однако понятия не имел, что сказать по этому поводу или чем развеселить, поэтому просто уходил в конюшни.
Она фыркнула. Разумеется, деликатно, как леди, однако все же фыркнула.
— Я же сейчас тебя вижу, — оправдывался Хью.
Джорджина отломила веточку боярышника и принялась вертеть. Эти изящные пальчики пробуждали в теле Хью какой-то алчное голодное неистовство, жажду стянуть перчатки с рук Джорджины и прижаться ртом к ладоням.
— Не думаю, что хочу, чтобы ты на меня смотрел, — не глядя на него, заявила она.
— Что это значит?
Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицом, так что Джорджина поневоле встретилась с ним глазами…
— Ты ничего не смыслишь в жизни.
На это у него имелся честный ответ.
— И в чем мои недостатки? Скажи, и я исправлюсь.
Ее лавандовые глаза потемнели от грусти, наполнились печалью.
— Ты не видишь… ты просто не понимаешь.
— Я замечаю тебя теперь, Джорджина. Уж поверь. Никогда больше не смогу войти в комнату, чтобы не почувствовать, что ты там. И я бы не хотел иначе, — добавил Хью. — Всегда первым делом буду искать тебя.
Голос его звучал убежденно, и хотя мысль для него была новой, он до глубины души знал, что это правда. Ему уже никогда не стать прежним.
— Люди умирают, Хью. Умирают.
Лицо Джорджины так побледнело, что он мог бы сосчитать все ее восхитительные веснушки.
— Знаю. Месяц назад сам чуть не погиб.
— Вот именно! Ты не понимаешь.
— Разумеется, я осведомлен. Я знаю, может произойти что угодно, и именно поэтому попросил Кэролайн составить тот список. Уж не считаешь ли ты, что я осквернял двери бального зала без доброй на то причины, будь она неладна?
Улыбка в глазах Джорджины подернулась печалью, которую Хью ненавидел.
— Не считаю.
— За исключением, если ты была в зале, — добавил он, зная, что это правда.
Она сморщила нос:
— Весьма приукрашено.
— Весьма правдиво. Теперь.
— Я хочу сказать, что ты по-настоящему не задумываешься, что смерть существует. Однако она есть, Хью. Есть. Сегодня человек жив, а завтра уже умер. И ты вполне можешь стать одним из них, учитывая твой опасный род занятий.
— Уж не беспокоишься ли ты, что Ришелье встает на дыбы? И что твой собственный пони ведет себя не лучше? Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь свалиться в разгар этих их проказ.
— Я знаю и все-таки испугалась. — Хью знал, что Джорджина не лжет. — Я не хочу бояться, — призналась она, с той же выворачивающей душу искренностью в голосе, что была и в его словах.
Как пощечина.
— Не совсем уверен, что ты хочешь сказать, — осторожно произнес он.
— Ты похож на мальчишку, Хью. Ты не понимаешь, как хрупка жизнь. Не осознаешь нить, которая рвется между этим мгновением и следующим.
— Джорджи…
— Ты просто мальчишка, — повторила она тусклым голосом, глядя снова на свои перчатки.
Так Джорджина и впрямь думает, что он недостаточно для нее мужественен. Она и вправду хотела мужчину пожилого, как и говорила Кэролайн. Все это пламя между ним и Джорджи никогда не погаснет, он, черт возьми, прекрасно это знал.
Ему придется убедиться. Он не может вот так просто дать ей уйти.
— Ты говоришь, что не хочешь выйти за меня замуж?
— Хоть ты мне не делал предложения, но да. — Джорджина твердо встретила его взгляд, и Хью разглядел в ее глазах лишь одну решимость.
— Потому что я для тебя недостаточно мужественен.
— Я не собиралась тебя оскорблять, — убежденно заверила она. — Это… это прекрасно, что ты так радуешься каждой секунде, живешь настоящим. Просто у меня все по-другому.
— Потому что твой муж умер. А если ты снова выйдешь замуж, Джорджи… — Хью с трудом выговаривал слова, поэтому постарался совладать с голосом. — Какого мужа ты хочешь?
— Я же сказала тебе! — выкрикнула она. — Я не хочу замуж. Больше никогда.
— Ну, давай просто скажем, что ты вышла замуж. Опиши мне своего мужа.
— Это не то слово, — прошептала Джорджина.
— Тогда опиши мне мужчину, который бы понял, что ты хочешь сказать.
— Думаю, важно понимать, что люди в конце концов умирают, — сказала она. — Да, умирают. Ты проживаешь свою жизнь, словно не веришь в возможность смерти. Тебе двадцать восемь, а ты только что вышел из недельного беспамятства. И еще ты ведь никогда не перестанешь объезжать лошадей?
Хью помотал головой.
— Ты не веришь, что смерть придет за тобой, — заявила Джорджина. — Полагаешь, что ты исключение из правил.
Хью не мог с ней спорить. Да и что толку? Если женщина не считает тебя мужчиной, если думает, что ты еще мальчишка, значит, она тебя не уважает. А если что он и усвоил, имея дело с лошадьми, да и с людьми тоже, — уважение нельзя вытребовать.
Он сталкивался с кучей народу, который не уважал его. Кто-то думал, что он грубиян и дурак, потому что не рядился в парчу и шелк, кто-то считал, что он тупица, потому что не заседал в Парламенте, а кто-то понять не мог, как можно находить удовольствие, пачкаясь и работая до седьмого пота с лошадьми.
Но никто из этих людей не вонзал нож в его сердце как сейчас.
Джорджина его не уважала.
Хью кивнул.
Потом отвернулся и достал ее шляпку. Набрал воздуху, вернул на лицо улыбку и повернулся.
— Ладно, — произнес он, имея многолетний опыт изображать перед сестрами радость на лице. — Давай отправимся в деревню.
— Хью, — позвала Джорджина, когда он снова очутился на ее стороне стены.
Он мог судить по голосу, что она расстроена. Потому выжал еще одну улыбку, но не смог встретиться с Джорджиной взглядом. Вместо того Хью помог ей сесть в седло и привел Ришелье. Жеребец немедленно понял, что все забавы кончились и потрусил по дороге как благовоспитанное умное животное, каковым он, в сущности, и являлся.
Хью заставлял себя думать о коне, а не о женщине, ехавшей рядом 062ca0. Он переживет. Конечно, переживет. Пройдет все, словно громы и молнии, что проносились над ним, словно сон в ночи и с той же неизбежностью. Мгновенная яркая вспышка — и вот уже все исчезло.