Глаза Джорджины наполнились слезами.
— Я люблю тебя, Хью, — прошептала она.
— Но выйдешь ли ты за меня замуж — такого, какой я есть, со всеми лошадьми, и моей глупостью, и запахом конюшен?
— Я не собиралась делать это снова.
Его пальцы, ухватившие её за плечи, напряглись.
— Неужели с твоим первым мужем у тебя было всё так ужасно, что ты не можешь даже подумать об этом ещё раз — или все дело во мне?
— Я не хотела в тебя влюбляться, — ответила Джорджина, улыбаясь сквозь слёзы.
— Тогда в чём причина?
— Я думала, что, возможно, если я не выйду замуж, то не… — Мысли путались у нее в голове, а страхи казались теперь жалкими и глупыми. И всё же об одном ей нужно было ему сказать 062ca0. — Я не уверена, что могу иметь детей.
Казалось, эти слова громом отдались в воздухе, так что Джорджина принялась объяснять:
— Ты составил список претенденток, или, точнее, его составила Кэролайн, и в нём всё сводилось к тому, чтобы родить детей и дать тебе наследника. — Она с трудом сглотнула. Но Хью продолжал молчать. — Не думаю, что я… может, мы просто заведем роман?
— Роман, — повторил он. — С тобой? Нет.
— О, что ж…
Но Хью не дал ей договорить:
— Ты моя жизнь и моё сердце, Джорджи. Я чувствую себя так, будто слепо бродил по миру, по крайней мере, до прошлой недели, когда я поднял глаза — и ты стояла там; это всё время была ты. И мне всё равно, даже если у нас никогда не будет детей.
В этот раз слёзы потекли по щекам Джорджины. Хью принялся их осушать поцелуями.
— На самом деле, ты единственный человек, которого я хочу видеть в своей жизни, так что, может быть, это и к лучшему, если детей у нас не будет, — заверил он, расслабившись и усаживая Джорджину себе на колени.
— Мы с Ричардом всё старались и старались, — призналась она, уткнувшись ему в грудь. Решиться взглянуть Хью в глаза Джорджина пока не могла.
— Мне все равно, — отозвался он.
Эти слова пророкотали глубоко у него в груди, и она поняла, что услышала в них правду, словно фраза была начертана у него на коже.
Джорджина посмотрела на Хью — и те же слова читались в его глазах.
— Ты любишь меня, Джорджи? — спросил он.
— Очень, — призналась она, и голос её сорвался.
— Тогда выходи за меня. Ведь я люблю тебя так же сильно. Обещаю вести себя осторожнее, пока обучаю лошадей. Об этом я позабочусь. А тем временем мы будем любить друг друга так долго, как сможем, и лишь это имеет значение.
Мистер Баки Бакстоун, поля которого как раз окружали пруд, и который обнаружил прекрасного коня, покрытого грязью и щиплющего анютины глазки миссис Бакстоун, внезапно остановился, разинув рот от удивления. Нет предела тому, на что способны господа в наши дни. А вот и они — голые, как в день своего рождения, — лежат прямо на его поле.
С минуту Баки смотрел на парочку, но когда мужчина и женщина опустились на траву, он развернул коня и направился туда, откуда пришёл.
— Я знаю, кто ты, — обратился он к Ришелье. — Ты принадлежишь тому графу, который наносит визиты в большое поместье, и, думаю, он вон там, на моём поле. Графу повезло, что тебя нашёл я, а не кто-нибудь из местных.
Уши мистера Бакстоуна слегка покраснели, и он пошёл быстрее. Спустя несколько минут Баки уже рассказывал своей жене, какая выдержка у некоторых людей. Но даже когда миссис Бакстоун напомнила ему о некоем случае, имевшем место двадцать три года тому назад, тёплой летней ночью, когда мистер Бакстоун ещё ухаживал за ней, тот не согласился с женой:
— То были мы, — упрямо заявил он. убыцшу — А они господа.
Миссис Бакстоун рассмеялась и взяла ещё одну простыню. Сегодня был день стирки, и она развешивала чистое бельё на верёвке.
— И почему бы этому графу не заниматься той же работой в поле, какой занимаются все другие божьи создания?
На этот вопрос Баки не смог дать вразумительный ответ, так что просто снова покачал головой и повёл Ришелье за угол дома, чтобы напоить.
Глава 26
Леди Джорджина, которой судьбой было уготовано вскоре стать Джорджиной Данн, графиней Брайерли, видела сон. Маленький мальчик с копной каштановых локонов и озорными глазами бегал по её спальне, крича что было силы. Он скакал верхом на метле, и хотя Джорджина не спускала с него глаз, умудрился смахнуть чайную чашку с ее туалетного столика.
Джорджина окликала его, пытаясь утихомирить, прежде чем малыш что-нибудь сломает — потому что он всегда ломал разные вещи, — и испытывала к нему такую любовь, что сердце её болело… но неожиданно Джорджину вырвали из сна.
Как правило, нельзя не проснуться, когда очень большое мужское тело опускается на тебя посреди ночи. Особенно когда рука этого мужчины оказывается под твоей ночной сорочкой, прежде чем успеешь проснуться.
И вот картины сна окончательно ускользают прочь, потому что… ну, Хью трётся о её шею и издаёт страстные звуки, а его рука…
Его рука!
Где уж тут помнить о каком-то сне посреди такого пробуждения.
— Что ты здесь делаешь? — Джорджина задохнулась. — Хью, ты не должен!..
— Должен, — отозвался он, и голос его прозвучал так, что не стоило с ним спорить. — Все в этом проклятом месте наконец заснули. Я уж думал, что Финчбёрд никогда не ляжет в кровать.
А затем Хью вернулся к тому, чем занимался, и у Джорджины пропало желание давать отпор, как сказали бы об осаждённых городах.
И она забыла про свой сон.
Что объясняет, почему вышеназванная леди Брайерли то и дело будет смотреть на своего новорождённого сына, Гейджа Виллета Данна, каких-то девять месяцев спустя и повторять в который раз:
— Я просто не могу этого объяснить; я чувствую, словно уже видела его, словно знала его всегда.
Гордый отец малыша, наклонившись и поцеловав сына, а затем жену, покачает головой:
— Я никогда не видел ни у кого такого взгляда, Джорджи. Только посмотри на него. Он выглядит озорником, каких свет не видывал. Тогда меня в его возрасте пришлось бы называть ангелом, но он…
Но то будет лишь спустя девять месяцев. А в эту особую сентябрьскую ночь граф Брайерли швырнул сорочку своей будущей жены прямиком через всю комнату, прежде чем вспомнил, что ему действительно нужно было кое-что сделать. Так что Хью поднял голову и сказал:
— Прости меня, дорогая.
Джорджина посмотрела на него, издав звук, похожий то ли на писк, то ли на вздох, и попросила:
— Пожалуйста, не останавливайся — продолжай то, что делал.
— Я должен. Мне нужно отдать тебе кое-что. — Он поцеловал ее в бедро. Затем поднялся с кровати и пересёк комнату.
— Ты голый! — воскликнула Джорджина, очевидно только что это заметив.
— Конечно голый, — отозвался граф, зажигая лампу на туалетном столике. — Джентльмен никогда не прыгает к леди в постель в сапогах. Боже, как сегодня холодно!
Джорджина перекатилась набок и теперь лежала, опираясь на локоть и разглядывая Хью. Её пышные рыжие волосы ниспадали волнами на грудь, и его снова ошеломило чувство, что она слишком для него прекрасна. Для такого, как он.
Но затем Хью посмотрел ей в лицо, и распутная, очаровательная гримаска Джорджины сказала ему совершенно ясно, что никто никогда не доставлял ей такого удовольствия, как он.
И потому Хью вернулся в постель, лёг рядом и укрыл их обоих с головой простынёю. И там, в тёплой пещере, созданной их телами, освещённой мягким золотым светом единственной лампы, он уверенно произнёс:
— Я люблю тебя.
Джорджина улыбнулась, и радость в её глазах заставила сердце Хью запеть.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она 062ca0. — Мы будем любить друг друга под простынёй? Ты такой романтик, Хью.
Они закутались, поскольку Хью подумал, что неким важным частям его тела грозило замерзнуть, но он не видел смысла в том, чтобы разубеждать Джорджину, если уж она посчитала его романтиком.
— Я бы хотел любить тебя везде, — ответил он, и это прозвучало как обещание. — Даже в снежном сугробе.