– Муж и жена – одна сатана! Вот что! – сквозь смех прокричала Пулька.
– А кто сейчас с детьми-то? – поинтересовалась я.
– Мой отец со свекровью.
– А Нина Геннадьевна где?
– Где ж моя мамаша-то может быть?! В церкви, за свечным ящиком, на своем боевом посту. Она сегодня во вторую смену работает, а отец отпросился.
– И все-таки, Маша, что же ты натворила?! Я теперь опять одна! А мы с Женькой так полюбили друг друга! Немецкий язык начали изучать… Он утром, как проснется, говорит мне: «Гутен морген!», а я ему…
– «Гутен морген, гутен таг, шлеп по морде, будет так!» – перебила ее Анжелка, вспомнив глупую детскую присказку.
– Машка нам всем раскрыла глаза, что Овечкин такая же сволочь, как и все мужики! Зря мы его только в содружество приняли! Пригрели змею на груди! И вообще, лучше б он в женщину переделался – дурочки мы, что отговорили его от операции! Как баба Женька был бы ничего! А теперь он все деньги, накопленные непомерным трудом, спустит на проституток и наверняка наверстает упущенное, – выпалила Пульхерия и, поймав мой укоризненный взгляд, удивилась: – Ну, а что я такого сказала-то?!
– Я решила уйти с работы, – вдруг заявила Икки.
– Это еще почему? Даже не вздумай! – запротестовала Пулька.
– Овечкин меня в издательство устроил, он там каждую неделю ошивается, а я не смогу на него смотреть.
– Ну, не знаю, – призадумалась Пулька. – Это тебе самой решать, только подыщи сначала что-нибудь приличное. Я надеюсь, ты не собираешься возвращаться в аптеку?
– Не приведи господи! – отмахнулась Икки.
– Я тут с одним проктологом познакомилась, – хитро сказала Пулька. – Такой мужик серьезный, может, он тебе насчет работы что посоветует – у него полно знакомых.
– Ой, девочки, простите меня! – всхлипнула я.
– Да ладно, что мы, не родные, что ли, – понимающе проговорила Икки и, толкнув Огурцову в бок, спросила: – А, Анжел?
– Забыто, забыто! К тому же ноги у меня и вправду выдающиеся – сорок второго размера, – призналась Анжелка.
– А чего дуться-то, Маня ведь все как есть написала, – сказала Пулька, и я почувствовала, что никто из содружества на меня больше не обижается, если не считать Женьку, но он ведь не коренной член содружества, а так – одно лишь недоразумение (пардон за каламбур).
– Ты что, Пуль, уже отдохнула от мужского общества? – колко спросила Анжелка. – Помню, ты вроде говорила, что они тебе все до чертиков надоели.
– А что мне? Аспирантуру я закончила, кандидатскую защитила. Можно и развлечься. Маш, как у тебя с Власом дела?
– Пока хорошо.
– Почему пока?
– Вот прочитает мою книжку, узнает о Кронском и поступит точно так же, как Овечкин. А может, и хуже.
– Ну и дураком будет! – заметила Пульхерия. – Кстати, передай ему, что машиной я довольна.
– Маленькая она какая-то, – возразила Анжелка.
– Для твоей задницы только «Линкольн» подойдет, – съязвила Пулька.
Дело в том, что Пулька купила в автосалоне Власа самую маленькую, компактную машину, как она говорит – «дамскую». В автомобилях я совершенно не разбираюсь, но эта новая Пулькина машина горчичного цвета напоминает мне божью коровку, и я все время предлагаю перекрасить ее в красный цвет, а сверху с помощью трафарета налепить черные кружочки. Пулька бесится и называет меня «темнотой».
– И все-таки с Михаилом нужно что-то делать, – вдруг сказала Икки. – Мань, ты ведь писатель, придумай что-нибудь. На Анжелку смотреть больно!
– Но что ж я придумаю? – растерянно проговорила я, и вдруг в голову мне пришла одна идея: – Слушай, Анжел, а ты не знаешь, что побудило Михаила три года назад дать обет не пить?
– Да что там знать-то! Нажрался до невменяемого состояния, сел за руль совершенно пьяным и перевернулся в кювет. Чудом жив остался, – проговорила Огурцова и добавила: – Ему еще, кажется, тогда видение было. Будто бы сам Господь с небес к нему сошел и сказал: мол, еще раз спасу тебя, раб Михаил, а потом тебе крышка. Ой! Как-то нехорошо я говорю-то, – и Анжелка горячо перекрестилась, шепча: «Прости, Господи!»
– Просто замечательно! – обрадовалась я.
– Да что замечательного-то?! – удивилась Пулька.
– Я тоже что-то ничего не пойму, – отозвалась Икки.
– Нужно создать подобную ситуацию для Михаила, после которой он якобы чудом останется в живых, и внушить ему, что это последнее его чудесное спасение. Вот увидите, он сам побежит давать обет, и не на каких-то там три года, а на всю оставшуюся жизнь.
– Я не понимаю, ты хочешь ему подстроить автокатастрофу? – поинтересовалась Пулька. – Уж не при участии ли моей новенькой машины?
– Не знаю, не знаю, – деловито бросила я и тут же спросила Огурцову: – А у него бывают провалы в памяти?
– Да он как пить начал – вся его жизнь превратилась в один сплошной и глубокий провал, – ответила она.
– Я что-то не поняла насчет моей машины, – не унималась Пульхерия.
– Да успокойся ты, я думать буду.
– Зря я за тебя, Маня, заступалась, очень напрасно! – воскликнула Пулька.
– Ой, пойдемте, девочки, а то снова поссоримся, а это нам вовсе ни к чему, – проговорила Огурцова и, подталкивая подруг к двери, шепнула мне на ухо: – Ты, Мань, подумай, подумай насчет дорожно-транспортного происшествия.
После ухода подруг я заглянула в холодильник – он был по-прежнему пуст, никто ничего туда, естественно, не положил, а идти за продуктами было слишком поздно. Я села в кресло и, задрав ноги на журнальный столик, принялась бессознательно переключать телевизионные каналы. Я чувствовала, что в жизни всех членов содружества произошли перемены исключительно по моей вине. Единственным моим оправданием было то, что я написала всю правду. Но кому она была нужна, эта правда?
Д-зззз-з-з… Мои печальные размышления были прерваны телефонным звонком, чему я несказанно обрадовалась и схватила трубку.
– Машка, что ж ты, каналья, про меня написала-то?! – послышался в трубке разъяренный голос Мисс Бесконечности. Неужели она так быстро прочитала роман? Невероятно! – Я уже отправила письмо министру культуры! Как это он мог допустить, чтобы обо мне вышла такая ужасная книжка?!
После презентации моего романа «Убийство на рассвете», которую устроили в книжном магазине полтора месяца назад, Мисс Бесконечность постигло глубокое разочарование. Она-то была уверена, что это ее (и ничей больше) звездный час по поводу грандиозной эпопеи о нелегкой жизни преподавателя интерната для умственно отсталых детей, уместившейся на четырех страницах тонкой ученической тетради. Она бросила писать продолжение, впала в двухнедельную депрессию, а потом вернулась в литературу, но уже совсем в ином качестве. Теперь моя бабуля обратилась к давно и несправедливо забытому эпистолярному жанру, коему отдавали предпочтение такие великие творцы античности, как Эпикур, Сенека, Цицерон, не говоря уж о Плинии Младшем! А в эпоху классического рационализма и просвещения форму послания вообще использовали как способ придания этакой непосредственности интеллектуальному общению – взять, к примеру, «Письма к провинциалу» Паскаля. А «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина? А Чаадаев с его «Философическими письмами»? А Гоголь, наконец, с мистическими, поистине пророческими «Выбранными местами из переписки с друзьями»!!!
Вот и Мисс Двойная Бесконечность решила вдохнуть жизнь в уже, казалось бы, похороненный и преданый забвению эпистолярный жанр и тем самым стать достойной последовательницей замечательных вышеупомянутых гигантов мысли. Теперь она строчила письма всем подряд и по любому случаю.
Бабуля уже успела отослать длинное послание мэру столицы, где «во первых строках своего письма» описала дела давно минувших дней, начиная с того момента, как совестливый ее отец Петра, который, подрабатывая, заменял пожарного, стуча в какую-то колотушку и звоня в колокольчик, случайно нашел на одном из пожаров села Судогда, где проживало тогда многочисленное бабушкино семейство, спер банку варенья и не смог пережить такого позора, в результате чего бежал от людского суда с семьей в Москву, за что Мисс Бесконечность ему говорит огромное спасибо, так как она-де именно с того момента стала коренной москвичкой.