Похоже, несмотря на притихшие мысли, Трандуил чувствовал мой страх, который медленно перерастал в апатию, и решил поддержать самым кардинальным способом. У него получилось. Особенно тем, что держал за руку, пока ехали в церковь Всех Святых, которая маленьким островком жизни царила посреди заметённого снегом Старого кладбища. Могильные кресты не казались в те минуты мёртвыми, а лики на иконах будто следили за каждым шагом, и было не отвести, не спрятать глаз от образа Богоматери. Я сделала свой выбор, но никогда не забуду того, что закладывали в меня с детства родители, не сниму православного крестика — он со мной с крещения, пусть так и останется. Бог един, как его не назови, я не тот эльф, который поверит во что-то иное.
Тихо таяли венчальные свечи, отец Виктор нараспев произносил молитвы, а мне вспомнился тот далёкий первый поход в церковь, когда от горшка ещё была два вершка, а иконы казались огромными сказочными картинами. Теперь можно не сомневаться в том, что и тогда Трандуил наблюдал за мной. Ждал этого дня, наверняка даже не сомневаясь в том, что он наступит. Ведь кто же не влюбится в такого статного красавца, особенно если он умеет ловко манипулировать людьми и событиями? Хотя разве в красоте дело? Есть в Его Величестве что-то такое, что магнитом притягивает меня к нему. Вот так и прилепляется жена к мужу.
Из-за усиливающегося мороза и новой порции сыплющего снега фотосессия по городским достопримечательностям культуры и славы прошла в ускоренном порядке, а затем мы, наконец, приехали в заказанный Трандуилом банкетный зал, который встретил нас теплом, накрытыми столами и новым морем цветов и алых лент, арки из которых переплетались над головами. Устроившись на женской половине и немного отогревшись, я с интересом наблюдала за тем, как Леголас стоически терпит наплыв словоохотливых барышень и их маман, которые «щебетали» одна нежнее другой, позабыв о том, что по традиции им не положено находиться на мужской половине, пока туда не усадят молодую. Интересно, что их больше привлекает: деньги или ангельски-голубой взгляд моего пасынка, и как долго он сможет терпеть все эти заигрывания, если левый глаз у него уже дёргается — мне и отсюда видно.
На счастье принца мило беседовавшая с тамадой Зинаида очень быстро заметила, что происходит, и поспешила к нему на помощь. За общим гулом голосов и музыкой мне не удалось расслышать ни слова из того, что она высказала взволнованным перспективой выгодного брака милашкам и их родительницам, но, судя по косым взглядам, которые они, ретируясь, на неё бросали — свадьба без драки не обойдётся. Стоило только представить, с каким лицом и словесными выражениями Трандуил будет растаскивать сцепившихся из-за его его сынка девиц, как губы тут же расплылись в довольной улыбке. Но радость моя продолжалась недолго — ровно до того момента, пока баба Лида не сказала, что хватит тыкать вилкой в несчастный салат и пора направляться в ритуальный шатёр, установленный возле небольшой сцены, на которой сейчас во всю резвилась детвора, и собирались выступить несколько местных бардов.
Чувствуя, как к щекам приливает кровь, под одобрительные крики успевших поднять не один тост гостей, я неуверенно встала из-за стола и, если бы не сопровождавшие мама и тётя Галя, метнулась бы не к шатру, а к дверям. Одно дело — присутствовать на чужих свадьбах и с любопытством наблюдать, как там всё происходит, и совсем другое — быть невестой самой. Ноги уже едва слушались, а перед глазами всё плыло от волнения, когда принявший у матери муж подтолкнул меня к пологу, а затем и сам, наклонившись, вошёл в шатёр.
— Ты совсем белая.
Вроде румяная, но тебе видней, милый.
— Ну-ка, дай внимательнее взгляну.
Тон был шутливым, но когда, обхватив моё лицо ладонями, он заставил взглянуть ему в глаза, в них полыхнуло столько глубокой страсти, что ноги перестали слушаться окончательно. Мысли тоже. А вот с поцелуем идея гораздо лучше, чем с эльфийским гипнозом. Похоже, поцелуи — это единственное лекарство, которое мне помогает в самых непредвиденных ситуациях.
— Я запомню это, — улыбнулся Трандуил, и сейчас его улыбка была такой тёплой, а новая ласка прижавшихся к моим губам губ такой нежной, что несомненно решение выйти за него замуж — самое верное из всех, что я принимала в жизни. — И это тоже.
Запомнишь или одобряешь?
Хрипловато рассмеявшись на моё стремление, как того требовали традиции, хранить молчание до заката, Трандуил помог мне снять венчальное белое платье и, ловко справившись с крохотными застёжками, надел новое, из тончайшего алого шёлка — символ того, что наш союз основан на любви и кипучей страсти. Вторым символом, говорившим о моей невинности при вступлении в брак, стала моя белая рубашка, которую он, выйдя из шатра, вместе с букетом роз вручил маме. Я видела, как заблестели слёзы в её глазах, но впереди ещё был третий ритуал, который больше всего заставлял дрожать — я до паники боялась физической боли.
Может сказалось волнение, а может старейшина общины действовал так умело, но я ощутила лишь острый щипок, когда он сделал надрез на моём запястье. Гораздо больше ощущений было, когда Трандуил прижал к этому разрезу своё рассечённое запястье, и наша выступившая кровь смешалась. Горячо. Очень. Словно залпом стопку спирта выпила. Не продохнуть. А баба Лида уже завязывала на моих волосах белую косынку — теперь я окончательно и бесповоротно была замужней.
Когда одобрительные крики и советы молодожёнам стихли, на сцену вышел дед Игнат, которого я видела лишь пару раз и то давно, а потому помнила очень смутно. Он долго поздравлял и произносил напутствие в счастливую супружескую жизнь, а затем затянул старинный романс, после которого мы заняли места во главе стола — там, где соединялись мужская и женская половина.
Чем дольше шло празднование, чем больше лилось спиртное, тем более шумными становились гости, и, когда после очередного перепляса Трандуил сказал, что нам пора уходить, я почти не расстроилась, и лишь от осознания, что настали последние минуты прощания, из глаз потекли слёзы, и мучительно сжалось сердце. Мы стояли в фойе «Метелицы» семером: Леголас о чём-то переговаривался с Зинаидой, Трандуил препирался с отцом, который пытался отказаться от документов об оформленном на его имя банковском счёте, куда были переведены эльфийские средства, а я обнимала качавшую на руках заснувшего Даню маму. Она считала, что мы отправляемся в свадебное путешествие, и потому совершенно не понимала, почему мне вздумалось так разреветься вместо того, чтобы радоваться поездке. У меня так и не получилось сказать ей правду, и от того осуждение в глазах папы, его последние объятия и поцелуй в щеку ранили ещё сильнее. Он не ругал, и, возможно, когда-то сумеет простить, но сейчас шаг за шагом я отдалялась от них, уходила вместе с двумя белокурыми эльфами в снегопад.
Раскинутся просторы,
Раскинутся просторы
До самой дальней
Утренней звезды.
И верю я, что скоро,
И верю я, что скоро
По снегу доберутся
Ко мне твои следы.
Удивительно, но приехавший таксист даже не спросил, что нам понадобилось в такую непогоду на кладбище, просто отвёз куда требовалось, получил расчёт и уехал. Херувимчики вновь разлетелись, калитка была распахнута настежь, вязы что-то шептали, подрагивая на ветру листвой густых крон. Впервые дворец казался пустым, почти нежилым — со стен были сняты картины, да и вообще всё, что Трандуил собирался забрать вместе с содержимым своей сокровищницы, было упаковано и доставлено в порт ещё неделю назад. Отопление и электричество были отключены, а стражница и Клавдия Петровна получили свой расчёт. Холодные стены, среди которых гуляло гулкое эхо, больше не были тем прекрасным тёплым убежищем, в которое я вошла год назад. Теперь они были лишь ледяными камнями, а не обителью эльфийского Владыки. Только витражи, пропускавшие искрящееся свечение звёзд, ещё не казались заброшенными своим хозяином, и именно там, в зале, посреди этой стужи я вторила свадебным клятвам Трандуила, свидетелем которых был Леголас. Через несколько минут мы вывели из стойл оленей и, устроившись в сёдлах, навсегда покинули Ласгален, плотно затворив калитку, за которую никто и никогда уже не сможет пройти. Где-то там, позади, я была счастлива, впереди тоже мерцало счастье, но между ними была боль, от которой застывало сердце, и не было слов, которые могли бы принести хоть крупицу утешения. Я сама сделала свой выбор, мне одной расплачиваться за него все бесконечные дни будущего. И каким оно будет, я тоже решила сама.