Мы оказались в порту как раз в тот момент, когда, решив, что начну плакать позже, а не сейчас, я заметила, что снегопад, наконец, начал утихать. На непроглядной, как ночь, морской глади бесшумно качался корабль-ладья, расправивший лебединые крылья, словно готовясь отправиться в свой долгожданный заплыв-полёт. Цокот копыт звонко простучал по сходням, и вот мы уже были на борту. Трандуил встал у штурвала, Леголас занялся оленями, а я, замерев, наблюдала за тем, как стремительно отдаляется родной берег. Как же быстро наступила эта минута, как долго её ждал мой муж!
Снег кружится,
Летает, летает,
И позёмкою клубя,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя.
========== Глава 20. Грешить не вредно, вредно не грешить ==========
— Один ты, мой хороший, чувствуешь себя как рыба в воде и даже лучше?
Сидеть в каюте и разговаривать с цветком, который разве что листьями может пошевелить в ответ и то даже не пытается этого сделать, наверное, не самое распространённое занятие для новобрачной эллет, но и я не среднестатистическая эллет, я — жена его Величества Всея Ласгалена. Для меня это нормально, учитывая, что я ревела белугой последние три дня и три ночи. Так что считать бутоны на нашем с Трандуилом цветке, который, разумеется, отправился вместе с нами в плавание, очень даже невинное занятие. А вот за то, что изводила мужа слезами, стыдно, но взять себя в руки получилось лишь пару часов назад, а до этого была сплошная истерика, потому что разрывавшееся на части сердце, оказывается, не было готово мириться с тем выбором, который само же и совершило. Выбор. У меня был выбор, я могла никуда не уплывать в ближайшие годы, но позорно струсила, выбрав меньшую боль от разлуки, однако, как оказалось, и она была мне не по плечу. Даже сейчас мне хотелось качать горшок с цветком, как младенца, потому что всё во мне, даже руки, скучало по Дане, и стремилось туда — назад, куда уже никогда не вернуться. Живот скручивало спазмами боли, словно меня разлучили не с братом, а отняли собственное выношенное дитя. Хотелось выть в голос, забившись в самый дальний угол, от того, что уже никогда не спрятаться от своих бед в объятиях мамы, не рассказать папе о том, как прошёл рабочий день, и не смеяться вместе с ним над очередными причудами богатого клиента, которому хотелось иметь в квартире водопад или японский сад из камней. Самое страшное слово, которое есть в языке любого народа — НИКОГДА, и, когда оно отрезает нерушимой стеной от самых близких и родных людей, превращаешься в безвольную тряпку, которая может только рыдать в подушку и трястись, словно озноб пробрал.
Трандуил кутал меня в одеяло, будто малое дитя носил на руках по каюте, и даже несколько раз пытался напоить спиртным из своей обширной коллекции, а я всё не могла успокоиться, не могла остановить поток солёной влаги, которая лилась из глаз горячая, как кровь в разрывавшемся на части сердце. Ему было больно от моего неутихающего горя, изумрудные глаза потемнели почти до черноты, а прекрасное лицо осунулось, я видела это всё, но в оглушающей дымке отчаяния справиться с собой не могла. Слабовольная истеричка, которая мучила своими рыданиями единственного самого родного и любимого мужчину, а он даже от мыслей моих отгородиться не мог или не хотел. Возможно, считал себя виноватым в том, что мне сейчас приходилось переживать, и пытался разделить моё горе от разлуки с родителями и маленьким братом, только я не хотела, чтобы он это делал, ведь решение было моё, а он отговаривал от него ещё год назад. Поэтому и попросила оставить меня одну хотя бы на пару часов, хоть и нуждалась в надёжных сильных руках эльфа, как в воздухе. Нам обоим нужно было это время — Трандуилу, чтобы отдохнуть от моих слёз и сменить за штурвалом Леголаса, а мне, чтобы, вволю наревевшись, вспомнить, наконец, почему и зачем я взошла на борт этого корабля.
Поначалу после его ухода стало ещё хуже, но затем где-то в глубине души родилась леденящая, подобная промозглому туману усталость. Я так измучилась за последние месяцы раздумий, переживаний и ожидания того, что должно было неминуемо случиться, что теперь кажется всё внутри иссякло, и хотелось стать крохотной, как букашка, чтобы ничего не чувствовать, или просто уткнуться лицом в подушку и попытаться уснуть. Как ни странно, это получилось. Короткий пустой сон не принёс облегчения, однако после него осталось спасительное оцепенение, которое позволило без нового потока слёз оглядеться в каюте и даже подняться, чтобы взять в руки горшок с нашим цветком.
Последние лучи опускающегося за горизонт солнца, проникая в иллюминаторы, на несколько мгновений окрасили кровать и стол в тёплые пурпурные тона, и хрупкие бутоны показались похожими на гроздья заснеженной рябины — так они были прекрасны. Вот так же, несмотря на невзгоды, пылала моя любовь к Трандуилу, в мороз она становилась сильнее от того, что всё вокруг обжигало холодом, а она грела. Вот и сейчас я лучше буду греться. Замёрзнуть насмерть можно успеть всегда, а мне просто хочется жить. Рядом с моим прекрасным Владыкой, где бы нам не суждено было свить наше гнездо.
— Уверена? — подняв глаза на двери и увидев вошедшего мужа, я с хрустальной ясностью осознала, что, несмотря на страх перед будущим и боль от разлуки с близкими, приняла единственно верное решение — мне было не жить без этого гордого зеленоглазого эльфа. — А я уж подумывал развернуть лебедя и взять обратный курс.
Знаю, это были не пустые слова или неудачная шутка, он действительно обдумывал возможность такого поступка.
— Позволь мне решать самой, вместо того чтобы решать за меня, как мне лучше.
— Первые связные слова за последние дни, — опустившись рядом на кровать, Трандуил обнял меня за плечи, изучая внимательным взглядом лицо. — Не уверен, что ты достаточно взрослая, но позволю.
Дразнит, и это лучше, чем жалость.
— По пылу твоих поцелуев не скажешь, что тебя волнует мой возраст.
— Может, я извращенец со стажем?
— Эльф-извращенец? Не верю, — согласная принять его игру, лишь бы хоть немного отвлечься, я постаралась улыбнуться. Пусть не так загадочно, как чеширская кошечка, зато искренне. — Вы все настолько правильные, что аж зубы сводит.
— Кто бы говорил о правильности, — тихо рассмеялся Владыка, и мне стало немного легче от того, что хотя бы сейчас я смягчила его, а не заставляю раскаиваться в том, в чём он не виноват, — уж в твоём роду правильных точно не было.
— Ты тоже подпортил статистику праведности синдар, — уткнувшись носом в его белый вязаный свитер, было легче подавить в очередной раз подступившие к глазам слёзы. — Расскажи мне о них.
— О синдар? — забрав из моих рук цветок, Трандуил поставил его на прикроватный столик. — Что ты хочешь знать?
— Нет, расскажи мне о моих эльфийских родственниках.
— О ком именно?
— Ну, например, о том, кто был моим праотцом и так разгневал ваших Валар, что те разве что только паранжу и пояса верности не придумали, — его сдержанный смешок и крепче сжавшие мои плечи руки сказали больше, чем любые слова — трудные минуты моему любимому было легче переносить с шуткой, в этом мы похожи. — Ты ни разу о нём не говорил. Есть что скрывать?
— Особо нечего, — криво улыбнувшись, Трандуил устремил взгляд поверх моей головы на резные дверцы шкафа. — Просто ты раньше не спрашивала.
Ну, конечно, знаю я эту мнимую рассеянность и внезапный интерес к мебели, просто Его Величество крайне не любит рассказывать о нолдор: в последний раз, в апреле, после таких вопросов была целая ночь поцелуев, а когда я попыталась повторить свой успех — неделя углублённого изучения синдарина. Для разнообразия. Чтобы не расслаблялась.