— Как я поняла из вашей истории, при демократии власть должна нравиться народу, в этом ее и сила, и слабость одновременно, — сказала Гунара.
— Не совсем, — возразила Даша.
— Люди никогда не признаются себе в том, что в демократии их привлекает, главным образом, злорадное удовольствие от регулярного увольнения руководителей, — сказал Ботис, усаживаясь подальше от края облака и обращаясь к Гунаре. — У нас тоже так было.
Внизу появилось еще одно новое образование из красных и коричневых линий, поглотившее другие сплетения. И все эти нити вели в одну точку на Апеннинском полуострове.
— А это, наверное, Рим? — Даше эта игра уже начинала нравиться, она здесь все знала.
Начали расти оранжевые пятна различных религий, поглощающие все большие и большие территории, под которыми как артерии и вены пульсировали нити разных цветов. Облако совершило вираж и стало двигаться над знакомыми очертаниями берегов и рек, между которыми только начиналось какое-то движение.
— Россия! — опять первой узнала Даша.
— Что сейчас там происходит? — спросил Максим.
— Русь только что приобщилась к среднеземноморской культуре и приняла религию наиболее яркой соседней цивилизации — Византийской, — дал справку Константин Кириллович.
— Опять не успели, — сокрушенно произнесла Лиза и покачала головой.
— А что еще там осталось по России? — поинтересовался Максим.
— Следующее заимствование у Монгольской империи, а затем у Западной Европы.
— Так скоро все и закончится, — констатировала Лиза со вздохом.
— А что там у монголов взяли? Может вмешаться? — спросил Максим, полный решимости действовать.
Сначала все посмотрели на Дашу, поскольку она отвечала в основном на последние вопросы, но девушка затруднялась что-либо сказать.
— Пусть он предложит, — Гунара показала на Клима, который покраснел от обращенного на него общего внимания.
— Монгольское владычество разделило Русь. Москва была готова меняться, Киев — нет, — произнес Клим внезапно пересохшими губами.
— И эти изменения наступят сейчас? — спросил Максим.
— Кажется, да, — ответил Клим.
— В Москву! — крикнул Макс.
И облако, совершив головокружительный пируэт, понеслось над деревянными постройками и церквями. Впрочем, некоторые здания были каменными, хотя и не впечатляли своими размерами. Облако ударилось о землю перед палатами московского князя Ивана Третьего и тут же поднялось, оставив у крыльца молодых людей, Гунару и Ботиса. Константин Кириллович и вечно спящий Данталион остались на облаке.
Максим без промедления проследовал внутрь здания, и за ним вошли все остальные. Палаты московского князя выглядели примерно так, как обычно их и представляют. Кирпичные неровные своды, покрытые белой штукатуркой и простая грубая мебель, среди которой, впрочем, попадались и изысканные экземпляры с искусной резьбой и росписью. Максим повел друзей на звук голосов, и после нескольких поворотов коридора они оказались в темной части большой палаты, из которой могли наблюдать за происходящим.
Князь полулежал на троне и рассматривал, как слуга собирал бронзовую птицу с двумя головами. Крылья и головы присоединялись к корпусу и могли вращаться. Рядом стоял старец с длинной седой бородой.
— Это я с приданным получил, с Софией своей, — задумчиво произнес князь. — Теперь эту птицу нужно как-то пристроить, раз Византия пала.
— А может принять латинскую веру и забыть про Византию и про это, — слуга показал на двуглавую птицу.
— Принимай чужое, но и свое не забывай, — изрек старец.
— Ладно, ладно, — князь встал и потянулся. — Что будем с птицей византийской делать? Ты верно то ее собрал? Чегой-то они друг на друга не смотрят? Людям же это объяснить как-то нужно будет.
— А скажем, что это ты княже и жена твоя София. А что не смотрите друг на друга, так вы уже неделю не разговариваете, — предложил слуга.
— Это мы мебель выбирали для палат. В концепции не сошлись. Но не всегда же у нас так.
Князь в задумчивости прохаживался перед бронзовой птицей.
Слуга повернул головы друг к другу, клюв к клюву. И вопросительно посмотрел на Ивана Третьего.
— А так как будто сам с собой целуется. Разговоры пойдут, — князь опять развалился на троне. — Ох, тяжелая это работа — принимать государственные решения.
— Особо, когда и государства то пока нет, — живо отозвался слуга.
— Поговори мне! Верни, как было, и свету дай поболе.
Слуга опять развернул головы в разные стороны и пошел поджигать факела вдоль стен.