У нее не выйдет. У нее ничего не выйдет: мне нравится совершенно иной тип. Совершенно. У нее никогда не получится стать шведкой – просто потому, что она не понимает, кто это. Она пытается уловить смутные черты, да – и я даже вижу, как они мелькают у нее на лице, – но от этого она становится невероятно жуткой…
– Я хочу забрать собаку, – сказал я.
Она прижала пса к себе.
– Отдай его мне.
Ее лицо исказилось – но в злобе ли или же в мольбе?
И она быстро отступила в темноту.
И тут я понял.
Боже мой, как же действительно страшно и одиноко было этому несчастному духу в нашем мире! Какой хаос творился в ее голове – и как бесплодно пыталась она хоть как-то все систематизировать. Она не могла понять, что ее окружает – и как с этим быть. Она пыталась сравнивать происходящее со знакомыми ей столетиями вещами – но даже те вещи изменились настолько, что она не могла с этим справиться.
Духи не злы, нет. Они просто испуганы, потеряны. И им нужна наша помощь. Они ищут нашу помощь – как могут, как умеют. И не их вина, что мы тоже боимся их.
И их обида уничтожает нас – и лишает их возможности жить в мире.
Эти мысли бились в моей голове – и я не мог понять, принадлежат ли они мне или же она рассказывает мне все это.
– Я помогу тебе, – сказал я вслух. – Я понял тебя – и я помогу тебе.
«Хорошо», – прошелестело то ли вокруг, то ли в моем мозгу.
– Я расскажу тебе про этот мир. Не все, ты сама понимаешь, что я всего не знаю.
«Понимаю».
– Но хотя бы основы. И скажу, где и как найти остальное.
«Хорошо».
– Но я хочу кое-что взамен.
«Взамен?»
– Мне кажется, что это будет справедливо.
Молчание.
Я похолодел. Неужели я провалил переговоры?
– Мне нужно совсем немногое! – спешно выкрикнул я.
«Немногое?»
Уф, кажется, она еще тут. Хотя как она может быть не тут, когда я в ее голове – или что там может быть у духов?
– Я пришел за этим.
«За этим?»
Мне показалось, что разговор превращается в обычное эхо, что ей неинтересно меня слушать. То ли она поняла, к чему я клоню, то ли я ей надоел.
– Мне нужна собака!
«Собака».
– Та самая, которую ты забрала! Душа моей племянницы.
«Племянницы».
– Дочери моей сестры.
«Сестры».
– Отдай мне собаку – и я расскажу тебе все. Все, что смогу рассказать.
Молчание.
– Тебе никто больше не расскажет этого.
Молчание.
– Никто не сможет рассказать тебе этого – потому что никто больше не знает, что тебе это нужно.
Молчание.
Я ждал, затаив дыхание.
«Хорошо», – наконец прошелестело.
Из темноты выскочила собака. Я вцепился в ее шерсть и закрыл глаза.
«Рассказывай».
Я рассказывал очень долго, взахлеб, перепрыгивая с одного на другое.
И при этом чувствовал, как что-то копошилось у меня в голове.
Я говорил, а оно копошилось.
Я делал паузу – а оно копошилось.
Это длилось вечность.
А потом вечность закончилась.
«Хорошо», – мне показалось или же в шелесте прозвучало удовлетворение?
Я открыл глаза.
Помещение было совсем другим. Все стало… правильным? Ровным? Нормальным? Предметы обрели верные очертания, рисунки на стенах – четкие края, и краски перестали быть словно разведенными в грязной луже.
– Я рад, что помог тебе, – честно сказал я. Наверное, так себя чувствует врач, излечивший пациента. Может, мне и правда потом пойти в психотерапию?
«Хорошо».
– Я могу идти?
«Хорошо».
Кажется, она меня теперь не слышала – и не слушала.
Я прижал собаку к груди – ту трясло мелкой дрожью – и стал пятиться назад.
«Хорошо».
Что-то вязкое обволокло меня, и я, как был, спиной вперед, провалился в пустоту.
Теперь бы я описал профессора как «очень старый».
– Ну как, – взбудораженно спросил он, – получилось?
Я посмотрел на свои руки. На них была пыль. А еще известка. А еще на них таял снег.
– Н-не знаю, – честно сказал я.
– Что там было?
– Она отдала мне собаку.