- Волки, - объяснил Игорь и вновь зевнул. - Воют где-то на луну. Я как услышал, тоже поначалу испугался.
Артём неспешно сел, затем поднялся. Притянул Надю, обнял, она уткнулась лицом ему в грудь и заревела навзрыд.
- Ничего, - говорил, прижимая Надю к себе и поглаживая её по коротким каштановым волосам, Артём. - Ничего ёпст не бойся. Волки это не страшно. Нечего нам их бояться, пускай лучше они нас.
Надя всхлипнула, подняла на Артёма заплаканные глаза. Всё-таки он молодец, подумала она. Спокойный, выдержанный, а что грубый и недалёкий, так кто не без изъяна.
- Хорошо, - сквозь слёзы улыбнулась она.
- Ну вот и лады, - заключил Артём. - Ложитесь спать, ёпст. Моя очередь дежурить.
Автоматная очередь разорвала степенное лесное спокойствие. На расстоянии в пять шагов она перечеркнула атакующего, отбросила его и опрокинула наземь.
Медленно, очень медленно Литовченко двинулся вперёд. Вгляделся, усилием воли подавил страх. Застреленный походил на человека, но человеком явно не был. Узловатые, поросшие густой шерстью руки, а скорее лапы, конвульсивно дёргались, взрывая землю бурыми кривыми когтями. Нижние конечности в брезентовых, выпачканных грязью штанах были неподвижны, чудовищного размера ступни походили на уродливые, распяленные резиновые перчатки. Литовченко бросил взгляд на лицо умирающего, и его едва не вывернуло, как недавно Хакимова. Костистое, оскалившееся, с запавшими желтоватыми глазами и покатым лбом, это лицо больше походило на морду. На волчью морду, понял прапорщик, а путаные свалявшиеся пегие волосы - на шерсть.
Литовченко осторожно приблизился. В двух шагах от застреленного урода лежал отлетевший в сторону кухонный нож с треснувшей рукоятью. Прапорщик нагнулся, двумя пальцами брезгливо его подобрал, осмотрел лезвие и зашвырнул нож в лес.
Желтоватые глаза закатились, когти перестали скрести землю, похожий на волка человек дёрнулся в последний раз и застыл.
- Сволочь, - сказал вслух Литовченко. - Гнида такая, гадина…
Он перевёл дух, оглянулся по сторонам. Солнце уже едва выглядывало из-за лесной изгороди. С минуту прапорщик обдумывал положение. Если поблизости бродит ещё парочка таких тварей, то ночи в лесу ему не пережить. Оставался единственный путь - к объекту, и предстояло спешить, чтобы достигнуть его до темноты.
Держа автомат наготове, Литовченко зашагал по просеке. Стараясь не смотреть, обогнул тело Хакимова, ускорился, затем побежал. К зарезанному псу он приблизился, когда начало уже темнеть. Перескочил через него и побежал дальше. Настежь распахнутых ворот прапорщик достиг, когда вечерние сумерки уже сгустились.
Литовченко остановился и медленно, опасливо двинулся к объекту. Поравнялся с воротами, прижавшись спиной к распахнутой створке, приставными шагами добрался до проёма и заглянул вовнутрь. Метрах в десяти от ворот скрючилось на бетонной плите обезглавленное женское тело, за ним мужское, с головой, но без нижних конечностей. Между ними распростёрлась, вытянув лапы, собачья туша.
Литовченко окинул взглядом зажатое стальным забором пространство метров в полтораста в диаметре. Крытую бетонными плитами площадку. Пустой решётчатый собачий вольер. Двухэтажное кирпичное строение по левую от него руку, по виду - жилой дом. Гараж поодаль, застывший рядом с ним грузовик. Приземистое прямоугольное здание, судя по всему - генераторную. И примыкающий к ней справа массивный куб с плексигласовыми стенами. Свет ни в одном окне не горел, в стремительно сгущающихся сумерках тела убитых походили на небрежно разбросанные по бетону тюки с тряпьём.
Стиснув зубы, прапорщик отлепился от воротной створки и рванул внутрь. Отмахав с десяток прыжков, остановился, описал стволом автомата полукруг, замер, прислушиваясь и вглядываясь в почти уже полную темноту. Ничего не услышал, не разглядел и бросился к генераторной. Дверь её оказалась распахнутой, распределительный щиток развороченным, разорванные провода лезли из щитка, будто расплетающийся клубок змей. Минут пять Литовченко постоял недвижно, давая глазам привыкнуть к темноте. Затем, когда из-за облаков пробилась полная луна, двинулся к кирпичной двухэтажке. В отличие от генераторной, входная дверь в неё была заперта. Прапорщик шагнул на крыльцо, собираясь отжать дверную ручку, и в этот момент, как тогда, в лесу, уловил за спиной движение. Скользнув вдоль стены, Литовченко замер.
Он никогда не был трусом, да и не пристала трусость человеку, не раз раскланивавшемуся с костлявой. Но сейчас он почувствовал, как ужас, животный бесконтрольный ужас, народившись в нём, раскатывается по внутренностям, сдавливает желудок, колотит в сердце и спазмом корёжит гортань. Раскачиваясь из стороны в сторону и мотая страшной косматой башкой, в мертвенном лунном свете косолапило по бетонным плитам исполинское уродливое чудовище. У Литовченко подломились колени, он сполз спиной по кирпичной стене, завороженно глядя, как чудовище приближается. А потом оно вдруг застыло, задрало башку и разразилось хриплым, отрывистым рёвом. Опустилось на четвереньки и взревело вновь, а затем оторвало от земли обезглавленный женский труп и впилось в него зубами.
Собрались и двинулись по лесу вдоль берега, едва рассвело.
- Кильсон починить дело плёвое, - рассуждал на ходу Артём. - Хорошо, что мешок с инструментами у ребят в байдарке. Если б мы его утопили, шлёпали бы пёхом до самого Белого Яра.
Наде было не по себе. Ночной вой до сих пор не ушёл, словно застрял в ушах. К тому же одолевал насморк - результат вчерашнего купания, и зудели по всему телу расчёсы от комариных укусов. Надя достала карманное зеркальце, посмотрелась на ходу. Вместо миловидной кареглазой девочки с нежной кожей и ямочками на щеках на неё глянула из зеркальца страшенная неухоженная лахудра в прыщах.
- Ничего, ты мне и такая нравишься, - гоготнул, обернувшись на ходу, Артём.
- Спасибо, - язвительно ответила Надя. - У тебя явно что-то не то со вкусом, раз тебе нравятся такие уродины.
- Да разве ёпст в красоте дело, - загорячился Артём. - С лица воду не пить. Вот у нас в деревне…
Он принялся излагать, как деревенские парни подходят к деликатной проблеме выбора подходящей девки. Надя не слушала. Может быть, он и вправду не просто кобелирует, а влюбился в меня по-настоящему, думала она. В общем-то неплохой парень, ну, деревенский, конечно, грубоватый, недалёкий, ну и ладно, не всем же быть интеллектуалами. Ну да, с ним не так интересно, как, например, было с Аликом или могло бы быть с Лёшкой. Но, возможно, и не так тоскливо, как она полагала. Артём, конечно, не семи пядей во лбу, но в институт с первого раза поступил, после сельской-то школы. Учится вон, зубрит. Не пьёт, занимается спортом, в походы ходит. К тому же неробкий и нетрусливый, пускай, сказал, волки нас боятся. Надёжный. Такой не бросит, походя, из-за смазливой бабы, как Алик. И если случится что, не сбежит.
- Вот они! - прервал Надины раздумья взобравшийся на невысокий пригорок Игорь. - Лёшка, Вадим! - заорал он. - Принимайте гостей!
Ответа почему-то не было. Надя догнала Игоря, встала с ним рядом и вгляделась в поляну на береговой излучине в паре десятков метров от места, где они стояли. На поляне была разбита палатка. Вытащенная из воды байдарка загорала днищем вверх сотней метров дальше, притулившись к могучему камню в паре шагов от береговой кромки.
- Дрыхнут, что ли, - неуверенно пробормотал Игорь. - Или за грибами пошли…
- А ну-ка, - бодро проговорил взобравшийся на пригорок Артём. Он встал рядом с Игорем, приложил руку козырьком ко лбу. - Точно дрыхнут. Вот мы сейчас…
Он осёкся. Полог палатки внезапно распахнуло порывом ветра, и внутри…
- Что это? - ахнула Надя. - Боже, что это?!
Внутри было то, что осталось от Ирки. Роскошные рыжие волосы стали красными и едва скрывали то, что ещё вчера было шикарной Иркиной грудью, а сегодня стало похоже на замешанное на крови тесто. Отсечённая от туловища Лёшкина голова умостилась у самого входа и, казалось, любовалась бесстыдной Иркиной наготой.