Я поднялся на последний, третий этаж, с трудом обогнув поломоечную машину, которую кто-то оставил прямо у эскалатора. По левую руку здесь сплошной стеной вырастали всевозможные кафешки и закусочные, по правую – россыпь столиков и вид на ночной город через панорамные окна. Света было ровно столько, чтобы люди смогли добраться до кинотеатра в конце этажа. Ничего не работало, но пара столиков оказалась занята. Одинокие тени сидели неподвижно, наблюдая за поздними посетителями.
В зал я вошел, так и не застав Демьяна в фойе. Хотелось задать ему кучу вопросов, но еще больше хотелось посмотреть фильм. На поиски странного старикашки времени не оставалось.
Лопоухого пацана опять забыли одного дома, вот только в этот раз его глупые ловушки не сработали. Все произошло так, как случилось бы в реальной жизни. От комедии в фильме не осталось и следа. «Мокрые бандиты» вломились в дом, нашли ребенка, избили и отнесли в подвал. Бандиты оказались теми же – но лишь по именам. Нет, Гарри с золотым зубом был на месте, а вот Марв… Бородатого балбеса заменил тезка из «Города грехов». Пока Гарри собирал по дому ценности в мешок, Марв обрабатывал лицо пленника паяльной лампой. Мальчишка был в сознании и визжал так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Марв срезал с него кожу, снял скальп, раздробил кости молотом и выкорчевал глаз. Второй оставил только для того, чтобы мальчишка мог увидеть, как ему отрубают ноги. Как кусок за куском его тело исчезает в подвальной печке, которую он так боялся.
Это был самый жестокий пыточный хоррор из тех, что мне довелось видеть. И вновь с ума сводила стопроцентная узнаваемость. Актеры, декорации, планы, даже оригинальные голоса. Все было тем же самым, один в один, но… по-иному. Кино из параллельной реальности, где ужасы всему голова. А теперь еще и с участием персонажей из разного времени в одном кадре.
В голове не стихали крики, а перед глазами мелькало развороченное детское тельце. Я брел в сторону эскалатора, словно дед, – едва отрывая подошвы от пола. Ошарашенный, не в силах переварить впечатления. Перед тем как начать спускаться, я обернулся к столикам. Теней-наблюдателей стало больше.
Манекены на втором этаже приблизились. Их передвинули за время сеанса. У некоторых увеличились головы, будто сверху надели
(собачьи)
звериные маски. В дальнем конце темной коридорной кишки между бутиков кто-то бродил. Кто-то невысокий, нескладный. Этот кто-то шаркал ногами и смеялся.
Свежий ночной воздух взбодрил лишь на мгновение, потому что следом пришло понимание: до нового сеанса практически вечность. Эйфория от прикосновения к чему-то уникальному, запретному рассеялась вмиг. Ее вытеснила злость. На кинотеатр, на Демьяна, на долбаный один сеанс в сутки.
Во дворе было тихо. У подъезда, в грязном закутке, лежал щенок. Такой же мерзкий, как и все его племя. Услышав меня, он поднял голову, заворчал и тявкнул. Я огляделся. Спали завернутые в серую пленку дома, дремала и пустая улица – ни людей, ни собак. Свет горел только на лестничных клетках и в глазницах фонарей. Я подошел ближе и пнул щенка ботинком. Он оскалился, попытался укусить. Тогда я встал на
(поганого ублюдка)
него двумя ногами. Раздался скулеж. Озираясь по сторонам, я начал месить его подошвами, топтать. Убивать. Я прыгал на нем под стук крови в висках, под дьявольские барабаны в голове. Еще и еще, бум-бум-бум, еще и еще… А когда щенок перестал визжать, когда хрустнул его череп, когда красная лужа растеклась до самой двери, мне захотелось завыть по-собачьи. Чтобы город слышал мою победную песню.
Весь следующий день я проспал, и снились мне люди с песьими головами.
До третьего сеанса я не дожил, а досуществовал. Выбирался из липких кошмаров, где щелкали звериные пасти, брал что-то из холодильника, ел, засыпал вновь, стоял у окна в ожидании темноты, ругался с родителями и слушал звуки города. Время плыло медленно, оно было против наших свиданий с кинотеатром, завидовало чужому хронометражу, но я научился терпеть. Обходить ловушки в виде звонков, пустых разговоров и просьб. Я знал, что меня ждет экран, и не мог оставить его.
Я старался не смотреть на тех, кто двигался в темноте. У витрин, у эскалатора, между столиков на третьем этаже, даже в самом зале. Не смотреть на тени с песьими головами. На слуг кинотеатра. Пока у меня есть карточка, они не тронут.
Людей в зале прибавилось. Многие приводили кого-то с собой, нарушали правила, но это сходило им с рук. Теперь нельзя было отделиться от других зрителей, найти кресло подальше от всех. Я выбрал место у стены, последний ряд. В двух креслах слева от меня села женщина в длинном платье и кожаной куртке. В темноте казалось, что у нее нет лица. Когда слабый свет с экрана падал на нее, то оголял пустой овал – словно вареное яйцо, прикрытое черной копной волос.