– Ты чего это, Потапыч? – спросил я, и мне вдруг резко перехотелось шутить.
То ли заметил промелькнувшую на его лице тень тревоги, то ли ногами ощутил пока еще едва заметную дрожь земли.
– Да не стой ты разиней-то! – старик даже ногой топнул от нетерпения. – Иди за ружьем, тебе говорят!
Этот сердитый окрик подхлестнул меня не хуже плетки. Я поставил лейку между грядок и торопливо пошел к себе за ружьем.
Все началось три года назад. Вот так же, летом. Июнь входил в самую пору, в лесах зрела земляника, а я приехал в отпуск, навестить своих, поохотиться и отдохнуть от городской суеты и вездесущих гаджетов. Еще был жив отец, у меня была любимая работа в городе и надежда уговорить батю перебраться ко мне, в цивилизацию. А получилось, что я застрял надолго в отчем доме.
Отдых в деревне имел для меня два несомненных плюса: хорошую охоту и то, что мой сотовый молчал здесь как убитый из-за отсутствия связи. Гарантия того, что начальник не решит внезапно прервать твой отпуск каким-нибудь авралом. Хотя я отдавал себе отчет, что рано или поздно прогресс доберется и до этих мест. Так и вышло.
В тот год, когда началась вся эта галиматья, мой старик обрадовал меня новостями, едва я переступил порог нашей избы. Мол, приехали люди из города, будут вышку ставить у Гнилого леса, на горке, прямо за Вешняками. Связь налаживать. Не скажу, что я был сильно обрадован, хотя держать связь со стариком было бы неплохо.
Неделю мы всей деревней наблюдали за работой бригады монтажников. Некоторые из наших даже успели познакомиться и пообщаться с ними. Вот Пашка, тот сразу у их вагончика замаячил. Все выспрашивал, высматривал, правда, монтажники сильно его не жаловали и встретили не шибко приветливо, что интерес мужика только подогрело. Я-то прекрасно понимал, зачем Пашка отирается рядом с вагончиком. Нет, не потому, что страдал особой приветливостью. Просто высматривал, нельзя ли чем плохо лежащим поживиться.
А потом бригада пропала. Бесследно. Еще накануне вечером вешняковские их видели. Те на горочке суетились, что-то прилаживали, а поутру Пашка обнаружил пустой вагончик с распахнутой настежь дверью. История умалчивает, воспользовался ли ушлый парень ситуацией, чтобы поживиться при удачно выпавшем случае, но я уверен, что по вагончику он хорошо пошарил, прежде чем тревогу поднять.
А дальше сообщили о происшествии в район, те связались с компанией, что бригаду прислала. И вот тогда уже народу у Гнилого леса привалило! И начальство из района приехало, и люди из компании. Эти все наших расспрашивали, не видел ли кто чего. А через пару дней их резко сменили военные. Расспросы почти прекратились, зато по деревням поползли слухи один другого причудливей. Многие вдруг вспомнили, что в ту ночь, когда бригада пропала, слышался со стороны Гнилого леса странный гул. Те, у кого дома на окраине, ближе к лесу, говорили, что сперва послышался будто бы грохот, «точно два огромных камня сшиблись», а уж после земля загудела. Правда, я в ту самую ночь ничего не слышал, потому что спал как убитый. И сначала в россказни селян не шибко верил, понимая, как это бывает. Одному с похмелья примерещилось, остальные не от большого ума, но ради красного словца подхватили и подробностей навыдумывали. Но скоро пришлось поверить. Обратно в город никто меня не выпустил. Так и пришлось со стариком остаться. Первое время я злился, конечно, потом плюнул и успокоился.
Хриплый собачий вой я услышал издали. Это батин Карай надрывался. Впрочем, не батин теперь уже, а мой. Косматая жилистая зверюга, сопровождавшая меня на охоте и не знавшая страха, за последние три года малость испортилась нервами. Нет, зверя пес по-прежнему выслеживал и дом охранял исправно (было б от кого), но в иные моменты нападала на него настоящая собачья истерика, и Карай мог голосить часами напролет. Я точно знал, что ничего хорошего этот вой не предвещает.
– Хорош горло драть, – урезонил я пса, входя в калитку.
Тот мигом заткнулся на полуноте и облегченно завилял хвостом. Я зашел в избу, сдернул с гвоздя двустволку и патронташ. На улице отвязал Карая, который нетерпеливо заплясал вокруг меня.
– Идем ночевать в гости, – сообщил я псу и вышел за калитку.
Потапыч времени даром не терял и, пока я ходил к себе, раздул самовар и собрал на стол незатейливый ужин из вареной картошки и соленых огурцов.
– Ты будто праздновать собрался, – заметил я, входя в кухню.