– Ну, праздновать не праздновать, а ночь нам предстоит непростая, – рассудил старик. – Надо подкрепиться и иван-чая попить для бодрости.
– Может, обойдется еще? А, Потапыч? – Я без особой надежды выглянул в окно.
– Зря надеешься, – ехидно заметил дед. – Может, она и рассосется со временем, эта ваша номаль, но не сегодня.
Я вздохнул. Крыть было нечем.
Первое время никто из нас не понимал, насколько все серьезно. Ну, ходят какие-то людишки, народ расспрашивают, ясно, что о своих беспокоятся, а нам что за дело? У нас свои дела. Лето же, у всех забот полон рот в саду-огороде. А вот когда вояки наши деревеньки с приличным куском леса кордоном обнесли да нас всех под арест посадили, мы крепко призадумались: а за что? Неужели за пропавшую бригаду?! Да что ж такого в ней особенного было, и куда она подевалась? Не в болотах же Гнилого леса дружно утопла.
А чуть погодя стали мы замечать подозрительную суету в низинке у леса. Какие-то люди в странных костюмах ходят, приборы какие-то с собой таскают. Пашка их сразу «космонавтами» окрестил. Мол, эти в скафандрах своих опять у Гнилого леса шастают, космонавты, мать их. То ли ищут чего, то ли замеры какие-то делают.
Вот тогда и пошли гулять по нашим деревенькам слухи один фантастичнее другого. Что якобы бригада пропавшая не из монтажников состояла и не мобильную связь собирались они в районе налаживать, а занимались чем-то другим. И в результате своих непотребных занятий не только сами сгинули, но и всех нас под монастырь подвели. А уж когда Пашка на охоте первого чудика подстрелил и в Вешняки приволок, народ совсем покой потерял. Чудика, правда, вояки тут же забрали и, собрав нас, охотников, разъяснили, чтобы мы таких образин не в деревни тащили, а к ним на кордон. За вознаграждение. Так и повелось. Мы им чудиков, они нам – патроны и продукты. За чудиков, кстати, щедрее и охотнее всего платили, чтобы, видимо, мы рты на замке держали. Да только бздех в штанах не удержишь.
Не прошло и пары месяцев, как мы познакомились с тем, из-за чего нас всех за кордон загнали. Во всем великолепии познакомились, надо сказать. И с заревом, полыхающим ночами над лесом, и с гулом, что сотрясает окрестности, и с шарами, возникающими прямо из ничего. И особенно с теми, что пришли после всего этого. Именно в то время к нам и прибился Дениска. Забрел в деревню после ночи, когда шары впервые увидели. Мы тогда нескольких человек своих недосчитались. А Дениску, наоборот, нашли. Испуганного, грязного и оборванного, лежавшего в кустах прямо под забором Потапыча. Первые дни он ото всех шарахался. Еле со стариком уговорили его в дом зайти. Потом, спустя неделю, маленько опомнившись, малец нам скупо сообщил, что приехал с родителями на отдых в лес, а ночью земля начала трястись, гудела и жужжало что-то возле палатки. Дальше, видать, малец с перепугу не помнил ничего, потому что повторял лишь, что искал в лесу маму с папой и никак найти не мог. По нашим прикидкам, блуждал бедолага по Гнилому лесу не меньше месяца. Отощал сильно, даже вроде слегка умом повредился, но помаленьку оттаял, пришел в себя…
– Деда, смотри! – воскликнул Дениска, сидевший у окна.
Мы с Потапычем невольно подались вперед. Зрелище нам открылось великолепное и жуткое одновременно. Небо, успевшее порядком потемнеть за то время, что мы ужинали, теперь освещалось белесым заревом, поднимавшимся над лесом.
– Вот они, бездны-то адские, как распахиваются, упаси нас, Господи! – пробормотал старик, торопливо осеняя себя крестным знамением.
– Деда, я боюсь, – прошептал мальчонка, отползая от окна к Потапычу за спину.
– Не бойся, внучек, не бойся! Бог не выдаст – волк не съест.
– На Бога надейся, а сам не плошай, – буркнул я себе под нос, как бы возражая старику, и подвинул ружье поближе.
Белесое зарево разгорелось так, что разогнало ночную тьму над деревней. Небо стало мертвенно-бледным, как брюхо дохлой рыбы. Затем стало медленно гаснуть, стягиваться до тусклого туманного облака, ритмично пульсирующего над Гнилым лесом. К этой пульсации добавилось нарастающее жужжание, словно к нам приближался рой пчел или прожорливой саранчи. Этот звук расползался повсюду, окружал, проникал внутрь, пока ты сам не начинал вибрировать ему в такт. Мерзкое ощущение, и я никак не мог к нему привыкнуть. Будто в муравейник задом сел, и по телу суетливо ползают полчища мелких насекомых. Вдруг назойливый звук отступил, стянулся к одной невидимой пока точке и вскоре оформился в небольшой, размером с футбольный мяч, светящийся ровным голубоватым светом шар.
– У-у, окаянный! – Потапыч задернул занавеску и отошел от окна. – Полезай-ка ты, Дениска, под стол.