Тестя увезли в ту же больницу, что и Лиду. Впрочем, тещу отправили следом, потому что она до сих пор боролась за жизнь, организм у нее был крепкий, закаленный перестройкой и девяностыми. Умрет она только через два дня, но об этом пока еще никто не мог знать.
Создалось впечатление, что Лешу как будто специально бросили в квартире. После многочасовой суеты, болтовни и официоза входная дверь наконец закрылась, и Леша остался в тишине. Девочка давно уснула на диване в гостиной, а мальчик молча шевелил ручками в коляске.
Леша вынул мальчика, сменил подгузник. Как-то машинально нагрел молоко в бутылочке, покормил. После чего сам провалился в сон.
На две недели он взял отпуск. Навещал Лиду, которая лежала в больничной койке, похожая на еще одного ребенка: щуплая, сильно похудевшая, с заострившимися скулами и блестящим кончиком носа. Лида жаловалась, что не может запомнить расположение вещей в палате. Даже взять апельсины с тумбочки было для нее сложно: хотя тумбочка и была перед глазами, руки отказывались двигаться к намеченной цели. Отвернувшись от окна, Лида забывала об окне. Глядя на дверь палаты, Лида не могла понять, сколько до нее шагов, десять или, может быть, сто.
Рассказывая об этом, Лида плакала. А врач уже в коридоре объяснял Леше, что нужно потерпеть, поскольку нарушение хоть и носит физический характер, но хирургическим путем не исправляется.
Когда умерла теща, Леша организовал похороны. С Дальнего Востока приехали дальние же родственники, выпили на кухне и всю ночь травили байки, вспоминая тещу и – что немаловажно – тестя добрыми словами. Потом они уехали, оставив Лешу и детей наедине с пустотой.
Следующие дни все свободное время Леша занимался детьми. Кормил, выгуливал, показывал мультики, менял подгузники. Квартира вновь наполнилась запахом влажных пеленок, а веревки в коридоре прогибались под тяжестью выстиранного белья. Деваться было некуда, сбежать от этого тоже не получалось. Леша жил в странной тягучей реальности, в ожидании, когда вернется Лида. Без нее он не верил в происходящее.
Пить он стал меньше, но зато если уж пил, то не две-три банки пива, а сразу чистый виски, несколько бокалов, чтобы проваливаться в черное, без сновидений, состояние.
Потому что глюки за это время участились. Например, привиделось Леше, как дети ползают по потолку и смеются. Или как мальчик вылезает из кроватки, ползет в темный угол между шкафом и окном и возвращается, неся в зубах какое-то мертвое животное вроде крысы. Вдвоем с девочкой они съели животное, тихо хрустя костями и чавкая.
Еще девочка как-то залезла на кресло и, уставившись в зеркало, вычищала из глаз гной, который даже в темноте был ярко-желтого цвета. Катышки его падали на пол, мальчик подбирал и ел, опять же чавкая. На утро Леша не находил ни гноя, ни следов крови от съеденных животных. Видимо, мозг его был так же поврежден, как и мозг жены. А вот страх не исчезал. Постоянный страх остаться в глюках навсегда и больше оттуда не выбраться. Ему мерещился детский смех и чавканье в углах комнат. Мерещилось, что мальчик ест собственную ногу, запихнув ступню в рот, а девочка погружает пальцы в свои глаза. Глюки, глюки были вокруг, изматывали, от них спасали только алкоголь и монотонные обязанности – уборка, глажка, готовка. Работа пошла к черту, на звонки из офиса Леша почти не отвечал.
На исходе месяца Лиду выписали. Леша по такому случаю оставил детей с няней, а сам помчался в больницу. Всю дорогу Леше казалось, что от него попахивает детской мочой и памперсами, поэтому он открыл окна и проветрил салон прохладным весенним воздухом. На пассажирском сиденье лежал большой букет роз.
Лида ждала в палате, похудевшая, с бледной светящейся кожей, какая-то вся тонкая и воздушная, будто святая. Она взяла мужа под локоть и крепко сжала.
– Нам нужно налево, – сказала она, поворачивая направо от палаты.
– Зачем?
– Нужно, и все тут.
Леша не сопротивлялся. Они прошли по коридору, к лестничному пролету, мимо лифта. Когда спустились на второй этаж, Лида отцепилась от Леши и толкнула дверь плечом.
– Я сейчас.
Леша снова не возражал. Он остался ждать, усевшись на ступеньки. Мимо него несколько раз проходили люди. Леша позвонил няне, но та не брала трубку.
Может быть, надеялся Леша, морок пройдет. Может быть, нет никаких детей, а он просто слишком много пил? Привиделось всякое. Сейчас привезет Лиду в квартиру, а там тихо и пусто, как раньше. Бельевых веревок нет, памперсов нет, пузырьков из-под детского пюре тоже нет. Никто не чавкает в темноте, поедая дохлых кошек, а глюки пройдут.