Переставляя ноги из последних сил, Буров кинулся к камню. Несколько раз запинался непонятно за что, падал в снег, поднимался, но упорно приближался к алтарю. Когда до камня оставалась жалкая пара шагов, старлей понял, что идти больше не может.
Что-то вцепилось ему в горло ледяной хваткой. Потащило вверх, отрывая ноги от земли. Дыхание перехватило, сердце пронзило стужей и страхом.
Он почти ничего не видел из-за кровавой пелены перед глазами и плохо чувствовал тело. Перед взором замаячили два красных огонька.
Она все-таки успела быстрее.
Сначала Луот-хозик напоминала тот же самый темный силуэт, но через мгновение начала медленно проявляться. Буров смутно отметил поросшее густой шерстью тело, ветвистые, но какие-то хаотичные в своей переплетенности рога. И широкую смрадную пасть.
Но самое жуткое крылось не в этом. На уродливом лице старлей рассмотрел обычные человеческие глаза, которые теперь не светились красным – и это пугало больше всего остального.
– От… пусти, – прохрипел Буров. – Забирай.
Собрав последние силы, старлей вытянул руки со свертком. Его била дрожь, он боялся уронить уродца на снег, а потому настойчиво пихал его матери.
– Бери же!
Хватка на горле исчезла. Буров грузно свалился в снег, плюхнулся на спину, все еще прижимая к себе мумию. Уродливая тварь шагнула в сторону, странно двигая длинными тощими ногами. Старлей понял, чего от него ждут.
Все тело болело, он замерз, а рана на лбу дико саднила. Из носа тоже текло – его старлей рассадил об руль. Хотелось остаться на снегу и тихо умереть.
Рука нашарила в кармане костяное ожерелье. Надо собраться. Последний шаг – и все. Надо Лерку вернуть. Надо. А там можно и помереть.
Поднявшись на ноги, он шагнул вперед, потом еще раз. Наступил на что-то жесткое, глянул вниз и отшатнулся.
У камня плечом к плечу лежали три тела. У одного мертвеца не хватало руки, другой потерял ногу. Мертвые остекленевшие глаза слепо смотрели в снег.
Вот куда ты их унесла. Сама себе в жертву притащила.
Страх вновь ушел, остались только отвращение и злоба. Буров вытянул руку, нащупал холодный камень, старясь не касаться обезображенных трупов. Бросил на алтарь ожерелье, аккуратно пристроил сверху мелкого уродца. Готово.
С трудом развернувшись, старлей уставился на тварь. Луот-хозик не двигалась.
– А теперь верни мне дочь. Ты получила, что хотела.
Страшный удар сбил Бурова с ног. Он отлетел в сторону, прокатился по сугробам, плечо разрезало сильной болью. Перед глазами потемнело.
Он отключился, но ненадолго. Смутно слышал жуткий вой где-то рядом, завывание метели и тяжелые шаги. А потом все стихло. Луот-хозик оставила его умирать.
Мышцы не слушались, но Буров все равно попытался сесть. Левая рука повисла плетью, корка крови стягивала кожу на лице. Мельком глянув на алтарь, старлей не увидел больше мелкого уродца и тел под камнем. Все забрала Луот-хозик.
Рядом тихонько заскрипел снег. Буров и хотел бы обернуться, но уже не мог. Будь, что будет.
Снег скрипнул ближе. Чья-то теплая ладонь коснулась лица.
– Папа?
Маленькое тельце прильнуло к нему. Буров неуклюже обнял дочку рукой, зарылся носом в ее волосы.
Пахло домом. А еще чем-то животным, сыростью и травой.
Дмитрий Лопухов. Черная аркада
Саша опаздывала. Она пробежала между стендов с приставками, на секунду задержалась у стойки со старыми журналами – увидела обложку «Страны игр», в которой когда-то напечатали ее первую статью, – и наконец попала в лекторий.
На разбросанных по комнате бинбэгах и ковриках сидели люди – все юные, моложе Саши. В глазах рябило от разноцветных костюмов и футболок. Стоял свойственный переполненному помещению со скверной вентиляцией запах – китайская синтетика, пот, дезодоранты, пыль.
По Саше скользнуло несколько взглядов – удивленных, озадаченных, неприязненных. Ей было не привыкать: среди обычных посетителей игровых выставок и фестивалей она заметно выделялась. Высокая – настолько, что в школьные годы ее всегда ставили на уроках физкультуры первой в ряду одноклассников. С копной рыжих волос. За рост и прическу ее долго дразнили одуванчиком и микрофоном. Хворосту в огонь добавляла и патологическая худоба. В детстве Саша налегала на выпечку в тщетной надежде поправиться, но, казалось, несметные калории шли не в объемы, а опять в проклятый рост.
Она была некрасивая, с длинным носом, тяжелой челюстью, тонкими губами, монгольским разрезом глаз. У Саши отпечаталось в памяти, как громогласная соседка сказала маме: «Лицо – суть говнецо, воду с него не лакать, главное, чтоб сиськи проросли». Но и с надеждами на бюст тоже пришлось распрощаться – вопреки пророчествам книг для девочек-подростков, ее груди так и остались пологими холмиками, не пожелав делаться могучими горами…