– Нет.
Спустя вечность дверь спальни на экране отворилась. Папа вышел и, шатаясь, прошел мимо плюшевого медведя. Мамы на полу больше не было. Кира не сомневалась, что она уже висела в петле.
Кира застонала.
– Может, переночуешь у нас? – спросила Юля.
Кире наконец удалось прийти в себя. Битый час она сидела оцепеневшая, куря сигарету за сигаретой на балконе. Слез не было. Что-то оборвалось внутри, смялось, рыссыпалось на крохотные частицы, оставив внутри черную пустоту. Что-то жизненно важное. То, без чего было невозможно дышать.
– Нет, – покачала головой Кира.
– Ну куда ты в таком состоянии?
– Не знаю… Не знаю. Домой.
Юля схватила ее, прижала к себе, разревелась. Кира не ответила на неуклюжие объятия.
– Я… Я поеду, Юль. Спасибо. Я еще не сделала подарок папе.
Юлино лицо скривилось от недоумения:
– Что?..
– Подарок папе, – повторила Кира.
В комнату, говоря с кем-то по телефону, вошел Андрей.
– Я дал им твой номер. Сегодня ты остаешься тут. Пройдет время, пока они разберутся. А пока тебе нужна защита. У них связи. Если сейчас засветимся, нас раздавят. Но ничего. Мы их нагнем. Просто нужно быть осторожными.
– Сделай мне копию видео.
– Зачем?
Папа не отводил взгляда от почерневшего экрана даже после того, как видео закончилось.
Кире хотелось плюнуть ему в лицо. Ладони вспотели, сердце молотило по грудной клетке, а живот скрутило.
– С днем рождения, папа, – выдавила она и протянула пачку сигарет. Он механически взял подарок, посмотрел на дочь, но тут же отвел взгляд. – Надеюсь, ты умрешь еще до операции. Тогда тебе не придется переживать этот позор.
– Не надо… – прохрипел отец. – Кира…
Она встала, выдернула флешку из проигрывателя и стремительно пошла к выходу.
– Кира!
Она остановилась и оглянулась. Внезапно напыщенный монолог показался ей совершенно пустым. Вылизанным пластиком. Кира стиснула зубы и, сдерживая слезы, сказала:
– Надеюсь, это стоило того. Кури, папа.
Она развернулась и вышла.
Кира не стала заводить двигатель, оказавшись в машине. Долго безотчетно смотрела в окно папиной палаты и пыталась подавить эмоции, рвущиеся наружу сквозь тонкую мембрану самоконтроля.
Вдалеке зарокотал гром. По лобовому стеклу застучали тяжелые капли. Мембрана лопнула, и из глаз Киры хлынуло жгучее горе.
Елена Щетинина
В этой истории все кошки и коты остались живы
В первую секунду, когда дочь оглушительно завопила в своей комнате и послышался удар, как будто что-то рухнуло – или было с силой брошено в стену, – в моей голове пронеслись десятки самых ужасных предположений. Она упала? На нее что-то упало? Взорвался телефон? Или пауэрбанк? Лопнула лампа?
Эти предположения сдавили мне горло и одновременно швырнули вперед – так, что я даже и не поняла, как оказалась в Васиной комнате.
Ничто не пылало, не шел черными клубами едкий дым, не зиял дырой натяжной потолок, не валялся на полу комод, расщеперившись выдвижными ящиками, – последним из моих панических видений было то, как он накрывает собой привставшую на цыпочки и пытающуюся что-то нашарить на нем Васю. В комнате царил лишь легкий хаос – какой и бывает к вечеру в детском царстве.
Дочь бросилась ко мне, обняла и затряслась в том самом искреннем и безысходном отчаянии, которое свойственно только детям.
– Мама! – рыдала Вася, цепляясь за меня дрожащими руками. – Мама, Томасина умерла.
Я присела на корточки и погладила ее по голове.
– Какая Томасина? Тебе прислали какое-то видео на телефон?
Вася помотала головой и указала пальцем на валявшуюся у стены книгу. Судя по лопнувшей обложке и мятым страницам, – именно ее швырнули с тем грохотом, который так напугал меня.
Я протянула руку и кончиками пальцев подвинула к себе книгу. Пол Гэллико. «Томасина». Странно, я не покупала ее. Разве она для шестилеток?
– Откуда это у тебя? – спросила Васю.
Та, кажется, даже не слышала меня, продолжая трястись в рыданиях.
– Тома… Тома… сина… у… у… умерла-а-а-а-а-а-а!
Ну конечно, умерла.
Продолжая прижимать к себе Васю, я одной рукой открыла книгу – от ее страниц еще пахло острой свежестью новизны – и быстро пролистала к финалу. Не скажу, чтобы я помнила его наизусть – эта история никогда не входила в ряд моих любимых, но и забыть его напрочь я так и не смогла за все двадцать лет. Именно из-за того, из-за чего она не входила в ряд моих любимых.
Мертвая кошка.
Все вскинули голову – и Лори, и Эндрью, и заплаканная миссис Маккензи, и распухший от слез Вилли с обвисшими усами.