– Мам, ну зачем ты его уронила?
Вася стояла передо мной. Конечно же, лишь в одном сапоге. Второй резиновым «Титаником» медленно тонул в луже.
– Ветер… – хрипло сказала я. – Ветер его сдул, я не успела поймать.
Вася вздохнула и подобрала киндер.
– Я его все равно съем, – предупредила она.
– Давай посмотрим: если сильно испачкалось, то ты заберешь игрушку, а я куплю тебе новое, – предложила я, вставая.
Вася, подумав, кивнула.
Я пошла к луже, вытащила сапог, вернулась к дочери, которая задумчиво крутила в руках яйцо.
– Оно тяжелое, – сказала Вася. – Как ветер его сдул?
– Это был очень сильный ветер, – пояснила я, присаживаясь на корточки и натягивая сапог ей на ногу. Удивительно, но в этот момент я сама себе верила. – Сильно дунул, скамейка скользкая, оно укатилось.
Вася недоверчиво посмотрела на меня, но снова кивнула.
Киндер она так и не успела съесть. У нас был уговор, что сладости только после обеда, – но едва Вася успела прикончить суп, как позвонил Игорь с новостью, что ему дали два билета на детское шоу мыльных пузырей. Конечно же, Вася захотела пойти, и, разумеется, она тут же забыла про киндер.
Это яйцо в слегка подсохших потеках грязи так и осталось лежать на столе до самого вечера. Вася осталась ночевать у отца – сама не захотела тащиться домой через несколько пересадок, засыпая у него на руках.
– Торжественное открытие выставки «Сто ликов Сальвадора Дали» состоялось сегодня… – тихонько бубнил выпуск новостей на планшете.
Я протянула руку к яйцу, взяла его, взвесила на ладони. Оно действительно казалось тяжелее, чем те, что я трогала раньше. «Наверное, какая-то новая серия игрушек-вкладышей», – мелькнула мысль.
Вспомнились игрушки, которые были в моем детстве: веселые синие бегемоты, забавные перевертыши – полумашинки, полутотемы. Конечно, назавтра Вася вспомнит об этом яйце – но не отличит его от другого, которое я куплю уже утром, пока она еще не вернется домой.
Грязноватая фольга снялась легко, с едва слышным шуршанием. Гладкие шоколадные бока поблескивали под светом лампы. Разделительный шов призывно белел, приглашая подковырнуть его ножом.
– …таким образом, это будет уже десятый детский сад, чье строительство было завершено с начала года, – выпуск новостей взял торжественную ноту.
Плоть и дух человеческий слабы, так что я поддалась зову шоколадного яйца и достала из кухонного ящика нож. Шов, однако, оказался достаточно крепким – возможно, шоколад переморозили в магазине, – и лезвие никак не могло попасть в него, то и дело соскальзывая.
– …информация о том, что убитой в рот была засунута конечность, категорически не соответствует действительности, – сообщили в планшете.
Нож соскочил, полоснув по суставу указательного пальца. Ранка мгновенно раскрылась, на столешницу брызнула кровь. Сунув палец в рот, давясь соленым и железистым, я лихорадочно листала список новостей и пыталась понять, что же услышала.
Везде утверждалось, что в доме на Ленинском проспекте произошло обычное бытовое убийство. Информация о том, что убитой в рот была засунута конечность, категорически не соответствует действительности. Как не соответствует и то, что кишки покойной были развешаны на балконе, дверь выломана с корнем, а паркет – содран до бетонной основы. Настоятельно просим не распространять слухи.
Я поперхнулась, выплюнув сгусток крови, – та никак не останавливалась, рана была слишком глубока, чтобы ее зализать. В ванной я нашла бинт, наложила несколько витков, предварительно залив место пореза хлоргексидином. Руки у меня тряслись, полфлакончика пролилось на пол, бинт то съезжал, то скручивался жгутом, словно не желая ложиться ровно.
«Не соответствует действительности», – стучало у меня в ушах. Значит, это правда. Значит…
Я решительно вернулась в кухню, намереваясь позвонить Игорю и… что? Пока я сама не знала что. Не успела сообразить, прежде чем увидела стол.
Яйцо раскрылось само. Ровно по шву, аккуратно и чисто.
Только вместо желтого контейнера из него выплеснулась багровая лужа. Густая жижа залила весь стол. Как могло столько – литр? – поместиться в таком маленьком яйце?
В нос ударил густой запах свежей земли.
Я попятилась.
Скатерть под лужей стала съеживаться, стягиваться, как шагреневая кожа. Она вспучилась, вздыбилась, собралась комом, а потом запульсировала – словно была огромным коконом, из которого что-то собиралось вылупиться.
Я сделала еще шаг назад – и уперлась спиной в стену.
И оно вылупилось.
Багровый скатертный кокон набух и лопнул, залив кухню липкой, терпко пахнущей грязью жижей. А на столе во весь рост встало что-то пока еще бесформенное, извивающееся – но на глазах набирающее плоть и мощь. Ножки стола подогнулись, поползли в стороны – и он рухнул, сметая стулья, рассыпав осколками посуду.