Через год после исчезновения дяди Кости тетя Ксана сдалась. Налила две маленькие стопочки самогона, одну – Христо.
– Ничего, – сказала на его удивленный взгляд. – Можно. Ты теперь старший мужчина.
Ее темные глаза тут же налились слезами.
– За помин души, – быстро сказала она и одним махом опрокинула в себя стопку. И сейчас же налила следующую. Она пила и беззвучно плакала, крупные слезы катились по ее щекам, падали на вышитую кофту в цветочек – подарок дяди Кости. Христо отводил глаза, ему тоже хотелось заплакать, но он сдерживался. Потому что если он теперь старший, как будто вместо дяди Кости, то нельзя.
А я ведь тебе говорила, – вдруг пробормотала тетя Ксана дрожащими губами, неподвижно глядя в стенку. Христо сначала было дернулся, а потом понял, что она обращается не к нему. И замер. Потому что, по-хорошему, теперь надо было встать и тихонько уйти. – Говорила ведь, Костя. Не дразни их. Не дразни! Что, теперь у них там будешь свои карусели делать? А я как же? Как я без тебя?!
Тетя Ксана вдруг согнулась пополам, будто кто-то невидимый резко ударил ее под дых, и завыла громко и отчаянно. Без слов, как воет пес по мертвому хозяину.
Христо сидел, будто замороженный. Хотел ее утешить, но не смел. Несколько раз протягивал руку к вздрагивающей спине и отводил.
На следующий день тетя Ксана стала уже совсем другая. Строгая и крикливая. «Христо, бездельник, подмети дорожки, а почему ворота еще не починены? Завтра открываемся, забыл, бестолочь?» Христо так и не решился у нее спросить, про кого она говорила вечером. А, скорее всего, она бы и не ответила.
А с тех пор как начали оживать проклятые рыбы – синяя еще ладно, она смирная и по старой памяти слушается Христо, а вот Белая Акула… Но теперь у тети Ксаны вообще страшно что-то спрашивать.
Хотя, наверное, Христо и сам знал ответ. Только не хотел в этом признаваться даже самому себе.
Андрей проснулся рывком, вынырнув из привычного уже кошмара, призрачно-зеленой глубины, где плавали жуткие тени, свивались огромные щупальца и мерцало Аськино лицо, незнакомо и страшно искаженное текучей водой. Он лежал несколько секунд непо движно, тяжело дыша, не понимая, проснулся он уже по-настоящему или нет. А если проснулся, то почему не дома. Потом вспомнил – пансионат. Перевел дыхание, повернулся. На соседней подушке темнела Аськина голова. Андрей потянулся рукой и замер, не решаясь дотронуться. Вдруг испугавшись – тенью еще маячившего за веками кошмара, – что Аськина кожа будет холодной, а волосы – мокрыми и липкими от морской воды. Потом, преодолев ледяную дрожь, дотянулся до Аськиного плеча. Она вздохнула, пробормотала что-то невнятное, потянулась к Андрею и уткнулась лицом в его шею, горячо и щекотно дыша. Аська была теплая, уютная и родная – от пушистой растрепанной макушки до розовых, боящихся щекотки пяток.
Бассейна, конечно, ей было мало.
Они выбрались на волю, за территорию, огражденную металлическим высоким забором. Побрели по направлению к деревне, но на самом деле – к морю. Возле пирса старик возился с лодкой – вычерпывал из нее воду консервной банкой.
– А, молодежь! – окликнул он прохожих. – Свежей рыбки? Тока наловил.
Нырнув куда-то внутрь лодки, он вынул сетку, где переливались быстрые серебряные тела.
Заметив гримаску на лице девушки, рыбак немедленно сменил тактику.
– А покататься?
– С парусом? – спросила Аська, с интересом разглядывая лодку.
– А как же, – оживился дед. – С им. И погода вон, – он картинно прищурился из-под широкой корявой ладони на солнце. – Садись, молодежь, занимай места в партере, – и вдруг заговорщически, хитро подмигнул Андрею. Андрей отступил, потянулся удержать Аську, но она уже, улыбаясь, залезала в лодку, опершись на галантно подставленную руку старого рыбака.