Дейв увидел, как Джаэль, Верховная жрица, уже не такая высокомерно-холодная – это было видно даже по ее движениям, – подошла, чтобы утешить Дженнифер, чтобы прижать ее к себе.
Столько всего одновременно пыталось уместиться в его душе: радость и усталость, глубокая печаль, боль, бесконечное облегчение. Он повернулся и пошел вниз по склону. Он выбрал дорогу по южному краю поля, только что бывшего полем битвы, на котором Свет должен был погибнуть, и он бы погиб, если бы не сын Дженнифер. Сын Джиневры.
Дейв получил несколько ран, усталость медленно настигала его. Он вспомнил о своем отце, во второй раз за этот день, пока стоял там, на краю равнины сражения, глядя на мертвых.
Но один из них не был мертв.
Неужели прежнее отчуждение никогда не покинет его? – думал Пол. Даже здесь? Даже сейчас, в тот момент, когда рухнули башни Тьмы? Неужели он всегда будет так себя чувствовать?
Ответ, который возник у него в мозгу, был дан тоже в форме вопроса: какое право он имеет даже задавать этот вопрос?
Он остался жив по милости Морнира. Он отправился к Древу Жизни умирать вместо старого короля Айлиля, который поведал ему о цене власти за шахматной игрой; кажется, это было много столетий назад.
Он пошел умирать, но его отослали обратно. Он все еще был жив, Дважды Рожденный. Он был повелителем Древа Жизни, и за власть действительно надо платить свою цену. Он отмечен, обречен оставаться в стороне. И в этот момент, пока вокруг него сливались тихая радость и тихая печаль, Пол задрожал, ощутив внезапный прилив такой силы, какого никогда прежде не испытывал.
Должно было произойти еще что-то. И оно надвигалось. Не война; насчет этого Ким была права, как была права насчет стольких вещей. Он не обладал силой в бою, никогда. Он изо всех сил пытался сделать ее такой, найти способ использовать, направить на битву. Но с самого начала его сила была силой сопротивления, противодействия, отрицания Тьмы. Он был оружием обороны, а не нападения. Он был символом Бога, он утверждал жизнь самим своим существованием, тем, что остался в живых.
Он не ошущал холода зимы Могрима, позднее он предвидел появление Пожирателя Душ в открытом море и призвал на защиту Лиранана. А затем снова, во второй раз, чтобы спасти их от смерти на скалах бухты Анор. Он был присутствием жизни, соком Древа Жизни, поднимающегося от зеленой земли, чтобы пить дождь с неба и приветствовать солнце.
И теперь, когда война закончилась и Могрим умер, внутри него начал бурлить этот сок. В его руках появилась дрожь, ощущение роста, чего-то зреющего в глубине и очень мощного. Пульс Бога, его собственный пульс.
Он взглянул вниз, на тихую равнину. С северо-запада возвращался Верховный правитель Айлерон, рядом с ним ехал Артур, а с другой стороны – Ланселот. Заходящее солнце светило в спины всем троим, и вокруг их волос образовались короны из света.
Это фигуры битвы, подумал Пол: воины на службе у Махи и Немаин, Богинь войны. Точно такие же воины, какой была Кимберли, когда носила на руке Бальрат, или Табор и его сверкающий конь, подарок Даны, рожденный под красной полной луной. Каким был даже Дейв Мартынюк с его растущей в битве страстью, с даром Кинуин у бедра.
Дар Кинуин.
Пол соображал быстро. Всю жизнь он обладал интуитивной способностью связывать воедино то, что другие даже не замечали. Он уже поворачивался, когда эта мысль вспыхнула в его мозгу раскаленным клеймом. Он поворачивался в поисках Дейва, на его губах уже зарождался крик. Он почти успел.
И Дейв тоже. Когда хищная тень метнулась из груды тел, под которыми была наполовину погребена, рефлексы Дейва оказались сильнее усталости. Он резко обернулся, вскинув руки, чтобы защититься. Если бы эта тень метила ему в сердце или в горло, Дейв отразил бы атаку.
Но нападавший не имел намерения отнять у него жизнь, пока. Точным, безошибочным движением взлетела его рука в последний момент и потянулась к боку Дейва, а не к сердцу и не к горлу. Рука нашла и схватила ключ к тому, к чему он так давно стремился.
Звонко лопнул натянутый ремешок. Дейв услышал крик Пола Шафера с холма. Он рванул свой топор, но было уже поздно. Слишком поздно.
Грациозно перекатившись и вскочив после падения в нескольких футах от Дейва, Галадан встал под заходящим солнцем на окровавленной земле у Андарьен с Рогом Оуина в руке.
А затем повелитель волков, андаин, который столько лет мечтал об этом, в своей нескончаемой борьбе – не за могущество, не за власть над кем бы то ни было, но за полное уничтожение, за гибель всего живого, – дунул в этот могучий Рог со всей силой своей уязвленной души и призвал Оуина и Дикую Охоту, чтобы покончить с этим миром.
Ким услышала предостерегающий крик Пола, а затем, в то же мгновение, все остальные звуки, казалось, исчезли, и она во второй раз услышала пение Рога.
Его звук был Светом, она это помнила. Его не могли слышать силы Тьмы. Он был светом луны на снегу и морозными, далекими звездами в ту ночь, когда Дейв протрубил в него у входа в пещеру, чтобы выпустить на волю Охоту.
Теперь он звучал иначе. Галадан трубил в него, Галадан, который прожил тысячу лет в горьком, высокомерном одиночестве после того, как Лизен отвергла его и умерла. Он был орудием Могрима, но всегда стремился к осуществлению собственного плана, неизменного плана.
Звук Рога, в который он вложил свою душу, был светом погребальных свечей в сумеречном, пустынном месте; он был полумесяцем, мчащимся сквозь холодные, гонимые ветром тучи; он был факелами, промелькнувшими вдалеке, в глубине темного леса, мелькающими, но никогда не приближающимися, чтобы согреть своим теплом; он был тусклым восходом солнца на зимнем берегу; бледным, призрачным светом светлячков в туманах Ллихлинских болот; он был всеми огнями, которые не греют и не утешают, которые лишь рассказывают о крове где-то в другом месте, для кого-то другого.
Затем звук оборвался, и образы померкли.
Галадан опустил Рог. На его лице появилось ошеломленное выражение. Он произнес озадаченно:
– Я его слышал. Как я мог услышать Рог Оуина?