Едва Антонина оказалась одна в своей комнате, ее одолело желание броситься на кровать, зарыться под одеяло с головой и забыть о внешнем мире. Она закроет глаза, затаит дыхание и представит себя маленькой девочкой, которая еще ничего не знает о том, как отвратителен этот мир, и встречает каждый новый день с надеждой и радостью в сердце.
Вместо этого Антонина направилась прямиком к шкафу и принялась отбирать одежду в дорогу. Она уже представляла себе этот момент раньше, даже мысленно составила список вещей на случай вынужденного бегства. Сколько бессонных ночных часов она провела, размышляя об этом, но никогда, ни единой секунды, тревожно ворочаясь с боку на бок в темноте и тишине глубокими ночами, не верила по-настоящему в то, что день отъезда действительно настанет.
У нее было три платья – лишь одно из них достаточно приличное для Шаббата, – столько же юбок и блузок, а также два кардигана. К выросшей на кровати стопке одежды Антонина добавила нижнее белье, выбрав наименее потрепанное, теплую фланелевую ночную рубашку, походные ботинки и зимнее пальто. Все вещи были старыми, чинеными-перечинеными – этим рукодельным навыком Антонина владела в совершенстве, даже Марта признавала, что она лучше всех на свете штопает носки и пришивает воротнички.
Девушка отступила на пару шагов, оценивающе глядя на стопку одежды и прикидывая, влезут ли все эти вещи в папин рюкзак и останется ли там место для чего-нибудь еще.
– Список, – пробормотала она себе под нос. – Надо бы составить список.
– На это нет времени, – прозвучал из коридора незнакомый голос. Из темноты шагнул мужчина, но нерешительно остановился на пороге ее комнаты. – Простите. Я не хотел вас напугать.
– Вы синьор Джерарди?
Он сделал еще один шаг вперед, и теперь Антонина рассмотрела, что он молод – гораздо моложе, чем она ожидала.
– Зовите меня Никколо, пожалуйста. Или Нико, как принято у нас в семье.
– Папа сказал, мне нужно взять с собой столько вещей, сколько я смогу нести.
Он протянул ей отцовский рюкзак:
– Доктор Мацин просил отдать вам это. Но не беспокойтесь, можете взять больше, чем сюда уместится, – я помогу. Если у вас наберется еще одна сумка, ее понесу я.
Это было очень любезно с его стороны, и Антонине пришлось сглотнуть ком, вставший в горле от переполнившего ее волнения.
– Спасибо.
– Я буду с вашим отцом в его кабинете. Приходите, когда здесь закончите, хорошо? Мы всё обсудим подробно.
– Да. Я быстро.
Она отвернулась, дождалась, когда затихнут шаги в коридоре, и заставила себя осмотреться в комнате. Прежде всего нужно было взять фотографии. Антонина достала из рамок полдюжины семейных снимков – летопись своей жизни – и положила их между страниц потрепанной Anatomia del Gray. Еще она взяла Principles Ослера, хотя эта книга была на английском и чтение заняло бы у нее уйму времени, а также старый справочник по инфекционным болезням, давным-давно оставшийся без переплета, и свою любимую Medicina Interna di Goldman-Cecil.[9][10][11]
Жалкую горстку своих драгоценностей, лежавших в шкатулке из папье-маше, Антонина завернула в носовой платок и крепко завязала уголки. Затем взяла пустой рюкзак, который ей принес синьор Джерарди – то есть Никколо, – пристроила книги на самом дне, а сверху аккуратно упаковала одежду, уже сложенную стопкой на кровати. Попробовала поднять рюкзак – и пошатнулась под весом книжек, но все же не удержалась и добавила еще одну вещь: игрушечного кролика Пьетро из шерсти и бархата. Этот кролик, давно потерявший один стеклянный розовый глаз, был с ней, сколько она себя помнила, и даже если Никколо, увидев детскую игрушку, сочтет это дурацкой блажью, в тот момент Антонина решила, что просто не может расстаться с Пьетро.
Ей хотелось спрятаться в своей комнате и никуда не выходить, но ведь осталось так мало времени – лучше провести эти драгоценные минуты с папой, пусть даже в присутствии чужого человека, чем вовсе отказаться от общения с ним. Поэтому Антонина оставила рюкзак на кровати, выключила свет, а затем пошла искать папу и молодого человека, который приехал сюда затем, чтобы увезти ее с собой. Как и ожидалось, оба были в отцовском кабинете, стояли бок о бок у стола. Антонина помедлила у двери, воспользовавшись возможностью рассмотреть получше Никколо Джерарди, пока ее никто из них не заметил.
Он был высокий – почти на голову выше ее отца, – светловолосый, с однодневной щетиной цвета густого меда и россыпью веснушек на носу и на скулах. Чиненый-перечиненый пиджак чуть не лопался по швам на широких плечах. А судя по речи, по тем немногочисленным фразам, которыми они обменялись, Никколо был человеком образованным, и манеры у него были вежливые, что очень успокаивало.
11
Речь идет о Goldman-Cecil Medicine, американском руководстве по внутренней медицине, не раз переиздававшемся с 1927 г. во всем мире.