САДДАМ
Похоже, герцогиню Ингрид Повелитель списал со счетов окончательно. Разумеется, Саддаму он свое решение не озвучивал — не в характере Шера было советоваться с подданными или делиться с ними своими мыслями. Но он приказал Лунному Воину завести дружбу с невестой Ланса Бранвийского. Настолько тесную, насколько это возможно. И пусть сказано это было ледяным тоном и с бесстрастным лицом, в голове у Саддама впервые возник вопрос: а что может чувствовать Повелитель, отдавая подобный приказ? Но многолетнее воспитание не позволило дрогнуть ни единому мускулу на лице Воина. Он привычно склонил голову в поклоне и принялся за исполнение.
Познакомиться с Бьянкой было нетрудно. Якобы случайная встреча у ограды, недолгий разговор. Саддам быстро понял, что, несмотря на все свое высокомерие и кажущуюся отстраненность, дочь Фердинанда очень одинока. Вскоре он убедился в правильности своих выводов: даже многочисленных поклонников Бьянки интересовали ее красота, приданое, а еще связи ее отца. А вот Саддам интересовался только ею. Он спрашивал ее мнение почти по любому поводу, прислушивался к ее словам, восхищался разумностью ее суждений. И вскоре вошел к ней в доверие. Поначалу они виделись только днем. Бьянка ускользала за ограду поместья, и они прогуливались вдоль крохотной речушки, что текла неподалеку.
— Вас не хватятся? — спросил как-то Саддам.
Бьянка горько скривила губы.
— Кто? Моего отсутствия даже не заметят.
Саддам сделал вид, будто не поверил ей, хотя твердо был уверен: именно так дело и обстояло. Бьянку начнут искать, если она, к примеру, не вернется к ужину. А то, чем она занимается целыми днями, обитателей поместья не интересует. Они были заняты подготовкой к триумфальному возвращению Ланса в родовой замок.
В тот день на прощание он впервые поцеловал Бьянку. Она ответила пылко, но неумело, из чего Саддам понял, что никому из своих многочисленных поклонников она вольностей не позволяла. Лунному Воину это понравилось. К опытным женщинам он относился с легкой брезгливостью, а теми, которых полагал своими, делиться и вовсе не любил. Он и сам не заметил, как Бьянка в мыслях тоже стала «его». Пожалуй, задумайся он над этим, то сам бы посмеялся. Или испугался. В душе Лунных Воинов не было места слабостям — а именно слабостью черноволосая грустная красавица могла для него и стать.
В жизни Саддама никогда не было места любви. Всегда были долг и почтение, временами появлялись страсть, презрение и даже ненависть, но вот любви он никогда не знал. Ни он не любил, ни его не любили. С самого детства он сталкивался только со строгостью наставников и чувством соперничества со стороны других послушников. До определенного возраста они даже делали друг другу различные гадости, на что наставники смотрели сквозь пальцы. Лишь когда мальчишки подросли, подобное поведение было пресечено раз и навсегда. Их лишили своей воли и своего разума, оставив до самого посвящения лишь возможность следовать чужим указаниям. Без позволения наставника Саддам и рта раскрыть права не имел.
Оттого-то так удивительны и новы были для него отношения с Бьянкой. Он привык к тому, что женщины его хотят — как в случае с Ингрид. Беседовать со своими случайными любовницами Саддам и вовсе полагал ниже своего достоинства. А Бьянка ему доверяла. В ней еще толком не проснулось желание, она нуждалась в сочувствии и тепле. И вскоре Саддам уже сам запутался, когда он притворяется, а когда искренен. Ему доставляло удовольствие прижимать к себе льнущую к нему девушку, заглядывать ей в глаза и не видеть там привычной причудливой смеси возбуждения и откровенного страха. Нравилось не пользоваться уже проснувшейся чувственностью, а пробуждать ее. Он тоже, как и Бьянка, предпочитал не задумываться о будущем, но мотивы у него были иные. Саддам прекрасно знал, что жизни своей он не хозяин.
ЛЕССА
Домик был небольшим, во всяком случае в сравнении даже с домом Говарда в Теннанте, не говоря уж об особняке Эрвина. Хотя прежней Лессе из Бухты-за-Скалами он показался бы едва ли не дворцом. Да, я проделала большой путь от деревенской девчонки, собиравшейся некогда пугать пьяницу русалками. Иной раз я задумывалась, не лучше ли было бы остаться в деревне, с матушкой Сузи, Тиной и Деном, а потом упрямо встряхивала головой — нет, не лучше! Ланс был прав: то была не моя жизнь. А главное, тогда я не встретила бы Эрвина. При воспоминании о нем губы слегка закололо: вечером, прощаясь, мы нацеловались до одури, до радужных кругов перед глазами. Конечно, он будет изредка навещать нас, но выказать свои чувства мы больше права не имеем: для окружающих я — супруга Ланса, нет, Лорана. Мне и Говарду имена оставили прежними, рассудив, что нас в этих краях никто не знает.