Что я мог возразить? Она была права.
Иногда мы разговаривали не только об одежде. Я рассказывал ей о Москве, в которой родился, о том, что там вся земля закована в камень и дома из камня, и СУЛ всегда поражалась. Но когда я однажды сказал, что в детстве до войны у меня всё было по-другому, что было много запасной одежды и что еды было вдоволь, СУЛ почему- то не удивилась.
В детстве всегда все по-другому, — сказала она спокойно. — В детстве все мы пьём молоко. А потом всё это кончается, молока больше нет, и едим мы одну траву да сено. И работаем. Так устроена жизнь, так оно было и всегда будет...
— Ну, не говори! — возразил я. — Можно всю жизнь пить молоко. Когда оно есть. Или почти всю.
— Не рассказывай сказок, — сказала СУЛ.
— Хочешь, я принесу тебе молока? — рассердился я. — Возьму у доярок и принесу! Честное слово!
— Я знаю, ты меня любишь, — кивнула СУЛ. — Это нам просто повезло, что мы друзья в этой степи. Тем более что ты человек, а я лошадь! И что мы понимаем друг друга. В этом наше счастье!..
— Почему ты не ударила меня, когда я сзади подошёл в тот первый раз, как я стадо принимал? — спросил я.
— Сначала мне тебя просто жалко стало, — смущённо сказала она, —
Я поняла, что ты здесь новичок... И ничего не понимаешь в лошадях и вообще в нашей жизни. Ну а потом... а потом я тебя полюбила!
— Мне тебя тоже очень жалко стало, когда ты упала, а потом так тихо ждала меня, не убегая... Правда, я не совсем уверен был, что ты меня не ударишь: о тебе ведь бог знает что болтали! Что ты злая, кусаешься, бьёшь всех копытами.
— Да ну их! — весело перебила СУЛ. — Вот Касу — хороший. Я когда-то с ним работала. Он лошадей любит. Он всегда обо мне заботился. И нагружал поменьше, и подкармливал.
Так мы разговаривали от нечего делать, и в этом тоже была своя радость.
Как-то на рассвете, предвещавшем безоблачный день, появились из-за сопок одинокие быки, откуда я их совсем не ждал. Я принял их за своих, для меня быки и коровы всё ещё были до какой-то степени одинаковые — все на одну морду — тем более издалека. А СУЛ сразу поняла, что это не наши.
— Вон чужое стадо, — кивнула она головой.
— Ты уверена? — спросил я, приглядевшись.
Пятеро красных быков паслись далеко в стороне — я решил, что это мои туда забрели, и уже хотел их заворачивать.
— Абсолютно уверена! — ответила СУЛ, взмахнув хвостом. — А вон и ихний пастух идёт.
Действительно, из-за сопки показался всадник на белой лошади. Он шёл ко мне рысью... Подумать только! Целое приключение в моей одинокой степной жизни.
Я смотрел, загородившись от ещё низкого солнца ладонью, как он нёсся навстречу, как развевался его плащ и мелькали ноги лошади, как она вскидывала голову — очевидно, ржала: звуков ещё не было слышно.
Тем временем позади возникли ещё быки: белые, чёрные, пегие, будто из-под земли вырастали...
Не доезжая до меня, пастух осадил коня и приблизился шагом. Это был молодой казах с тёмным румянцем на блестящих скулах. Одет был добротно: ватный костюм, сапоги, брезентовый плащ и огромный лисий треух на голове. Чёрные узкие глаза смотрели весело. На лбу выступили блестящие капельки пота. Становилось жарко, но я знал, что казахи и в жару тепло одеваются. «Когда потеешь, становится прохладней», — говорят старые казахи.
— Амансыз ба — здравствуй! — произнёс парень с видом превосходства после того, как оглядел меня с головы до ног. Наши лошади, как я заметил, тоже поздоровались.
Молодой казах сразу узнал во мне приезжего, к этому и относились нотки превосходства в его голосе.
— Эвакуированный?
Я кивнул.
— Чай есть? — И этого вопроса я ждал: в те годы все казахи охотились за чаем. В магазинах он бывал редко.
— Чая нет, — сказал я. — Я давно приехал. У меня ничего нет.
В его глазах мелькнуло сожаление. — А ты как здесь очутился? — спросил я, в свою очередь. — Здесь мы пасём. Айтчанская ферма. Знаешь Айтча-на? Тебе здесь нельзя пасти. Айтчан ругаться будет.
Он засмеялся, закивал головой.
— Айтчана знаем! С фронта пришла... Не будет она ругаться, родственник наша: я быки в Заготскот гоню, — он махнул рукой на солнце. — В Каркаралы.
— Ну разве что, — сказал я важно.- Здесь луга наши.
— Ты скакать хорошо умеешь? — спросил он вдруг, глядя на СУЛ, на её ноги.
— Умею, — сказал я. — Немножко...
— Немножко! — засмеялся он опять: весёлый был парень, глаза так и сверкали. — Давай устроим байга! На чай! Я первый буду — мне пачка чай! Ты первый — буханка хлеба тебе! — он тряхнул заплечным мешком.