Инга вдруг замолчала и внимательно посмотрела на Гедру.
— Что тогда, Инга?
— И тогда они поженились… На днях папа спас собаку. Её звали Веста… Расскажите о своей маме-санитарке.
— Ты когда-нибудь зайдёшь ко мне, и она сама всё расскажет.
— Когда твоя мама поправится, ты будешь очень счастливой, — задумчиво сказала Инга.
— Она никогда не поправится.
Инга вопросительно посмотрела на артистку. Но промолчала.
Родился месяц. Он лежал на спине, задрав острый носик вверх, и над ним, как побрякушка, сверкала звёздочка. Месяц был тоненький и хрупкий. И чтобы не было жёстко, ему под голову легла тучка. Инга стояла посреди двора и рассматривала новорождённый месяц. Ей казалось, что если она крикнет, месяц отзовётся тоненьким голосом.
Потом она пришла домой и спросила папу:
— Почему в санитарок стреляют? Тех, кто лечит, нельзя трогать, иначе некому будет лечить.
— Ты правильно рассуждаешь, Инга, — после некоторого раздумья ответил отец. — Но в жизни бывает иначе. Сломя голову мчится самосвал. Асфальт мокрый. Шофёр тормозит. Машину заносит. А для самосвала «скорая помощь» как скорлупка.
— Как скорлупка? А на войне?
— На войне, дочка, у всех есть защита. У танков — броня, у пехоты — окоп, только у врачей и санитаров нет защиты. Белый халат и никакой брони.
— А пуля не разбирает, где боец, где санитар?
— Верно. Не разбирает.
— Всё равно я буду врачом, — сказала Инга. И, немного подумав, добавила: — Лучше бы маму ранили на войне…
— Почему? — Папа тревожно посмотрел на дочь.
— Она была бы раненой, но с нами. Понимаешь, папа?
Отец ничего не ответил. Он подумал, что, когда была война, маме было три годика и она не могла быть санитаркой. Но было бы хорошо, если бы она была с ними. Раненой, больной, лишь бы с ними…
Всё последующее время Инга продолжала думать о Гедриной маме, которая на войне была санитаркой. Инга представляла её в белом халатике и в белой косынке, идущей по полю навстречу фашистам. Она шла, а танки стреляли прямо в неё. У неё не было ни брони, ни окопа. Её ранили, а Ингина мама приехала за ней на «скорой помощи». Почему у врачей и санитаров нет никакой защиты? Почему для самосвала «скорая помощь» как скорлупка?
Инге вдруг стало жалко Гедру, словно на войне ранили её, а не её маму.
Потом Инга подумала, какая Гедра счастливая, раз у неё есть мама, пусть раненая.
Потом она подумала о молодом месяце. Наверное, когда он заснёт, то погаснет. И во всём мире станет темно. Без месяца.
В центре огромного павильона была построена декорация комнаты. В пустом, полутёмном пространстве комната казалась счастливым островком тепла и уюта. В комнате стояла нормальная мебель, на стенах желтели обои и висели фотографии в рамках. На столе стояла лампа. И хотя она не горела, в комнате было очень светло. Инге показалось, что это её комната сорвалась с места, перелетела через весь город и очутилась в центре огромного пространства. Инге захотелось войти в комнату, закрыть за собой дверь и остаться одной. И тогда вся эта непонятная суета останется там, снаружи. Будет тихо и покойно. Как дома.
Вдруг она увидела Гедру. Артистка была в белом халате — в таком же, как у мамы! Она шла через павильон, а за ней едва поспевала костюмерша с иголкой и ножницами.
— Какой неудобный халат, — говорила Гедра женщине с иголкой. — Я в нём тону. Можно его переделать?
— Подошью. — неохотно сказала костюмерша.
— Он с чужого плеча. Трудно играть, когда с чужого плеча, — вздохнула Гедра.
— Халат как халат, — сказала костюмерша. — У вас всё с чужого плеча. Скупые играют добрых, смелые — трусов…
Гедра как-то странно посмотрела на костюмершу и, ничего не сказав, пошла дальше. Костюмерша воткнула иголку в край синего халата и достала из кармана булку.
И тут раздался голос Арунаса:
— Внимание! Всякая беготня прекращается. По местам!
Жизнь павильона затихла, замерла.
— Инга, подойди ко мне.
Инга медленно подошла к Арунасу.
— Значит, так, — сказал он и стал накручивать на палец прядь своей бороды. — Гедра входит в комнату, ты соскакиваешь со стула, подбегаешь к ней. И говоришь: «Мамочка, как я по тебе соскучилась!» А ты, Гедра, обнимаешь её и говоришь: «Знаешь, что я тебе привезла? Отгадай!» — «Собаку!» — говоришь ты, Инга. «Вот и не собаку, а совсем другое…» Прорепетируем этот кусок. Тише, тише!