— Инга, что с тобой?
Девочка ничего не ответила, молча боднула артистку в плечо, прижалась к нему и жалобно пролепетала:
— Не хочу, чтобы ты умирала… Лучше я умру. Пусть они придумают так, чтобы я умерла. А ты будешь прощаться со мной.
— Зачем же тебе умирать, доченька?
— Чтобы ты не умирала!
— Но ведь это не на самом деле, Инга.
— Всё равно.
Гедра обняла Ингу и ещё крепче прижала её лоб к своему плечу. И сквозь одежду чувствовала, как девочка горячо дышит.
— Пусть Арунас спасёт тебя. Арунас может тебя спасти?
Гедра молчала, не зная, что ответить девочке, в сознании которой стёрлась граница между искусством и жизнью. Для неё всё было жизнью — даже нарисованное, загримированное, придуманное, освещённое не солнцем, а софитами и юпитерами. В этом было её существо. Сказка уживалась с настоящим горем.
— Я поговорю с Арунасом. Я тебе обещаю, Инга.
И вдруг артистка почувствовала, как сквозь ткань пробились слёзы. Она почувствовала их плечом. Девочка не всхлипывала и не дышала учащённо, как дышат, когда плачут. В тёмном закутке ничего не было видно. Но Гедра как бы слышала плечом, видела…
— Инга, что это?..
Инга нажала кнопку звонка и прислушалась. Она услышала тяжёлые, неторопливые шаги человека, опирающегося на палку. Потом щёлкнул замок. Дверь медленно отворилась. Перед Ингой стояла высокая старая женщина в сером халате. Пожелтевшая кожа обтягивала острые скулы, у рта залегли глубокие складки, серые глаза строго смотрели на Ингу, как бы спрашивая: чего тебе надо, зачем ты меня беспокоишь?
— Здравствуйте, — тихо сказала Инга.
— Здравствуй! — отозвалась старая женщина. — Ты к Гедре?
— Да… то есть нет… я к вам.
От волнения слова путались и набегали одно на другое.
— Ко мне?.. Тебя кто-нибудь прислал?
— Нет… Я… Я — Инга.
— Ах ты Инга… Гедра говорила мне про тебя. Заходи.
Гедрина мать шла по коридору, опираясь на палку, а Инга
бесшумно двигалась за ней. Они пришли в комнату.
— Я лягу. Ты простишь меня?
Гедрина мать внимательно посмотрела на Ингу, и девочка почувствовала, что глаза старой женщины слегка потеплели. Она легла, с трудом пристроив больную ногу.
— Вам больно? — поинтересовалась Инга.
— Я привыкла, — ответила Гедрина мама.
— К боли?!
— Человек ко всему привыкает.
— И к войне вы тоже привыкли?
— Почему ты вспомнила о войне?
— Вы были санитаркой, и вас ранило…
— Это было давно.
— Вы забыли?.. Моя бабушка всегда забывала, что было раньше.
— Я бы рада забыть, да нога напоминает…
— Что вам напоминает нога?
— Долго рассказывать… Да ты садись, девочка. Садись. Возьми конфету. Там на столе, в вазочке.
Инга опустилась на стул.
— Вас нулей ранили или снарядом?
— Осколочное ранение в голень.
Инга не знала, что такое осколок. И как это можно ранить осколком. Осколком можно порезать палец…
— Я тащила на себе раненого, — сказала бывшая санитарка, — а рядом разорвался снаряд. Я уже не смогла тащить и сама не могла двигаться… Да тебе это, наверное, неинтересно.
— Интересно!
— В рассказе это, может быть, интересно, — сказала Гедрина мать, — а в жизни это было ох как неинтересно… Я лишилась сознания от боли и от потери крови.
— И с тех пор всё больно? — одними губами спросила Инга.
— По-разному, — ответила старая женщина, с трудом поворачиваясь на бок, — с годами худо стало.
— А доктор?
— Что может сделать доктор! Доктор не волшебник! Ты почему не ешь конфеты?
Инга не хотела конфет. Она продолжала расспрашивать.
— A y вас винтовка была?
— Была. Да рук свободных не было.
— Почему?
— Рук не было свободных… для винтовки.
— Чем же они были заняты?
— Я раненых перевязывала.
— Вы на войне не стреляли? Почему же они в вас стреляли?
Бывшая санитарка ответила не сразу. Она внимательно посмотрела на гостью, потом поднялась на локте и сказала:
— Потому что они — фашисты… А у тебя мама тоже доктор? Лечит?
Инга покачала головой.
— Она не лечит… Она уже целый год не лечит… Но мы с папой не болеем. Мы держимся молодцом… Я пойду?
— А Гедру ты не дождёшься?
— Нет, — сказала Инга, — я же пришла к вам.
— Спасибо. Подойди, Инга, вот к той стенке. Посмотри на фронтовую санитарку. У тебя глаза молодые…
Инга подошла к стенке. Из маленькой рамки на неё смотрела санитарка. В пилотке. В гимнастёрке. На петличках — четыре треугольника. Через плечо санитарная сумка. А винтовки действительно не было.