— Не-е-ет! — У Борьки отвисла мягкая влажная губа. — Двадцать рубликов за марку?! Врешь ты.
— Да нет, правда, она уникальная, эта марка… Их всего пять, и одна у меня…
— Ну! — Борька смерил Стася странным взглядом, в котором смешались и удивление, и недоверие, и насмешка. — И ты не продал?
— Нет. Кто же такие вещи продает? Боря, можно — я домой? — Стась притоптывал по снегу озябшими ногами в коричневых башмаках.
— Чего ж, топай! — милостиво разрешил Борька.
А потом Пипин Длинный стоял и смотрел вслед Стасю, и на лице у него отражалась напряженная работа неповоротливой мысли.
— О-о-о! — только и мог вымолвить Стась, увидев на пороге своей комнаты Борьку. — О-о-о!
Борька был ослеплен ярко украшенной елкой, сверкающим паркетом.
— Болит… это, ну — горло? — поморщился Борька, глядя на Стася с забинтованной шеей.
— Угу! — сказал Стась. — Здорово болит. Словно сто кошек скребутся.
— Мороженое жевал? Нет? А что же?
Борька присел на стул, положил на колени большую шапку и с интересом посматривал на Стася. Тот сперва боялся, что за Борькиным интересом таится с десяток неприятных неожиданностей и подвохов, но Пипин Длинный мирно сидел на стуле.
В комнату вошла мама. Она велела Боре раздеться, дала Стасю лекарство и чай с молоком, а гостю положила на тарелку сладкий пирог с яблоками. Борька мигом умял его, и Стась совсем успокоился, даже вдруг почувствовал, что благодарен Борьке: все-таки не каждый захочет сидеть у больного, да еще во время зимних каникул.
— А тот… как это… фили… филе… ну, как его… не приставал больше? — поинтересовался Борька.
— Филателист? — догадался Стась. — Не-е. Он ждет, чтоб я сам к нему пришел.
— А ты? — Борькин взгляд нетерпеливо ощупывал лицо Стася.
— Да ты что! Это же красная пальма! Мне ее брат Женька достал. Я бы ее за миллион не отдал!
Борька почему-то облегченно вздохнул — верно, прожевал следующую порцию пирога — и спросил:
— Она что, такая красивая, эта твоя пальма?
Стась помолчал секунду, а потом тихо проговорил:
— Если хочешь… Ты правда хочешь? Я тебе могу показать, если хочешь…
— Да я всю жизнь знаешь как хотел посмотреть на красную пальму! Еще спрашивает, чудак!
Стась вдруг забыл все Борькино коварство и все понесенные от него горькие обиды.
— Там на столике… Да, да, вон тот синий альбом. Дай сюда, я тебе найду!
Стась сразу открыл альбом на нужном месте, легко и нежно тронул пальцем марку:
— Вот, смотри! Это она! Ты, если хочешь, все посмотри. Только, Борька, осторожно. Знаешь, их надо брать пинцетом, хотя вообще, если хочешь, то можешь и руками.
Борька смотрел на марку и удивлялся. Ну, марка и марка. Крохотный квадратик с зубчиками — ярко-красная пальма на берегу моря и черная дужка штемпеля, — и за это столько денег? Бывают же на свете чудаки!
— Н-ммм-кхх? — пробормотал Борька, а Стась, который напряженно следил за ним, разочарованно спросил:
— Тебе не нравится? Боря, почему же тебе не нравится?
— М-м-м! Что ты! — Борька зажмурился и чмокнул губами: — Я бы за такую марочку… не то что двадцать рубликов — я бы полжизни отдал! Во! Во пальмочка!
— Вот видишь, а ты спрашиваешь, почему я ее не отдаю! — Стась сел на кровати, глаза у него возбужденно блестели, и он сам не знал, чему больше радуется: тому ли, что у него такая марка, или тому, что она понравилась Борьке.
А Борька распалился:
— Я бы такую марочку знаешь как? Я бы эту пальмочку — в рамку, и глаз бы с нее не спускал. Я бы ночью вставал и смотрел, не то что днем!
Стась широко улыбался, и его тоненькая шея вытягивалась над белым обручем из бинта и ваты.
— Дай, пожалуйста, альбом! — вдруг сказал он, решительно сжав губы.
Осторожно, чтобы не повредить ни один драгоценный для знатока-коллекционера зубчик, Стась вынул марку с красной пальмой. Мгновение он держал ее на ладони, а потом торжественно протянул Борьке:
— На, возьми… Я… я тебе ее дарю. Что же ты не берешь?
— Н-ну! И тебе не жалко? Двадцать же рублей, двадцать, Пипин!
— За нее больше можно отдать! — засмеялся и сразу поморщился Стась — горло и впрямь очень болело.
— Больше? Сколько же?
— Ты же сам сказал — полжизни! А я тебе за так отдаю. Бери.
— Чудак ты, Короткий! Я таких еще не видел. Тебе палец в рот положи — и то не откусишь.
— Зачем палец в рот? — удивился Стась.
Когда Борька ушел, забрав с собой в маленьком целлофановом пакетике красную пальму, Стась задремал, и ему привиделись целые пальмовые рощи на берегу моря, и листья на пальмах были красные…