Выбрать главу

На горе темные, нечеткие в ранних зимних сумерках фигурки были ужасно похожи одна на другую, и Димка долго, очень долго разыскивал взглядом и боялся, что не разглядит среди них Валерку. А тот как раз взбирался на гору, наклоняясь и цепляясь руками за снег, и все подымал голову, словно тоже разыскивал кого-то.

— Вале-ерик! — позвал Дима.

Малыш услышал и подошел совсем близко. Димка подумал, что вот он сейчас спросит, почему они так долго не приходили, и не знал, как ответить, но малыш не спросил. Он только тяжело вздохнул, будто всхлипнул, и сказал:

— Ну, смотри.

И Димка не успел и слова вымолвить, как Валерик наклонился вперед и понесся с горы. И вот он уже махал Димке маленькой рукой с самого низу. Димка сбежал с горы и схватил его за оба уха:

— Здорово! Эх ты, шпингалет! Ну и здорово!

Малыш совсем не обиделся, он почувствовал, что на этот раз в «шпингалете» не было ничего обидного. Он сказал гордо:

— Я так сто раз могу!

Возле своего подъезда они встретили Валеркину мать. Димка подтолкнул к ней мокрого от снега, теперь уже испуганного — ох, и попадет же! — Валерку и сказал:

— Вот… нашелся! — и стремглав понесся по лестнице, громко выстукивая каблуками.

ШПАГА СЛАВКА БЕРКУТЫ

Повесть

О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОСЛЕ

Был вечер. Обыкновенный вечер с первым, очень ранним и очень пушистым снегом. Фонари на проводах над мостовой качались от ветра, а вместе с ними качались и тени на земле, и густая кружевная, похожая на театральный занавес завеса снега. Вверху она была светло-прозрачная, а понизу, ближе к тротуарам, — зеленая и синяя от неонового холодного — холоднее снега — света реклам.

Впрочем, трем мальчуганам, вышедшим из магазина, было все равно, какого цвета снег. У одного оттопыривался карман, он любовно похлопал по нему и причмокнул:

— Вот это повезло! Я же говорил — Надя даст бутылочку. Меня отец всегда к Наде посылает, когда захочется горло промочить.

Один из спутников «бывалого» парнишки громко хохотал, расталкивая прохожих, а другой — высокий, в меховой шапке — держался стороной, словно хотел показать, что не имеет с теми двумя ничего общего.

Наконец они свернули в какую-то полутемную подворотню и прошли во двор. Там из кармана были вынуты: бутылка, селедка и булка.

Мальчик в меховой шапке отказался пить:

— Нет-нет, я не хочу.

— Боишься — от мамы попадет? Или, может, не та компания? — насмешливо спросил один.

— Что ты! Понимаешь, я…

— Тихо! — вдруг шикнул третий. — Кто-то идет!

Двое бросились бежать: двор был проходной, они, должно быть, знали об этом.

Третий, высокий, споткнулся о ящик…

В детской комнате милиции записали фамилию задержанного, его адрес, номер школы. Ученического билета у мальчика с собой не было.

Немолодая женщина устало щурилась, словно долго перед этим смотрела на яркий свет:

— И что же, было очень весело? Вот так, как бездомные котята, в чужом дворе, возле помойки, — очень весело? И компания чудесная, такие воспитанные джентльмены, а? Сами сбежали, а тебя бросили… Ничего не скажешь, верные друзья.

Мальчик молчал Он нервно мял шапку и не смотрел на женщину.

— А знаешь, это даже хорошо, что они сбежали: узнаешь цену таким товарищам… Что? Ты даже не знаешь, как их зовут? Ну ладно, иди. Иди, иди…

Мальчуган перевел дыхание, точно собрался что-то сказать, однако не сказал ничего, только постоял еще мгновение и вышел, не прощаясь.

Все еще мело, улица посвежела от хрустящей чистой пороши. Хмуро поглядывая под ноги, мальчик брел медленно и, верно, не замечал снега, потому что шапку он так и не надел.

ЧЕТЫРЕ ПОРТРЕТА

Юлько Ващук

Получались у мальчишки лошади. Былинные гривастые кони — таким только богатырей носить на широких спинах. И тонконогие, с подтянутыми животами, с горячими растревоженными кружками глаз. И маленькие тихие лошадки с опущенными головами и неподкованными копытами.

— Что ты рисуешь?

Он прикрывал ладонями лист и смотрел исподлобья.

— Не покажу.

Не покажу. Мои лошади. Невзнузданные, необъезженные. Почему лошади? А кто знает? Лошади, и все.

В углу комнаты стоял рояль. На резном пюпитре — подсвечники, в которых никогда не было свечей.

— Поиграй, сынок!

— Не хочу.

— Почему не хочешь? Тебя же просят. Взрослых надо слушаться.