Карлино строго посмотрел в загорелое, мужественное лицо бывшего одноклассника:
— Сколько монет звенит у тебя в карманах?
— Я на нуле. Если принять во внимание это письмо и мое неумение вести дела, то в минусе. Не хватит кругленькой суммы, если даже заложить квартиру, машину и яхту, а у телестудии распродать поклонницам носки и галстуки.
— Хорошая мысль. Заодно освободишь свои шкафы — вредно так уж перегружаться хламом проповеднику возвышенной отрешенности… Не спорь, ты ведь всегда даешь понять, что от буржуазной роскоши, которой ты всей своей душой страждешь, здорово смердит. Любовь-ненависть, как у Хосе и Кармен… Увы, ты создан для роскоши и больших денег, не нуждающихся в счете.
— Да, я не умею и не люблю их считать. Ограничения не для меня. Не пойму до сих пор, почему не родился в семье Рокфеллера! — с обидой заявил Элмер.
— Ну уж хотя бы женился на вдове одного из Ротшильдов. Она была не прочь, как утверждают.
— Перестань повторять дурацкие сплетни. Лара измучила меня подозрениями. Мне не потянуть на жиголо. Староват, скоро сорок пять. Хоть и работаю под мальчика.
— Так и быть — завтрак удался, — Карлино вытащил из-за воротничка салфетку. — Даю совершенно бесплатный и поистине дружеский совет (что, как известно, дороже денег). Сейчас ты позвонишь на виллу Стефано Антонелли и скажешь ему, что принял предложение взять на себя обязанности постановщика и одновременно телеведущего эпохального события. Шестидесятилетний юбилей достойнейшего гражданина, скромного благодетеля калек и святош должен стать национальным праздником. Во всяком случае, событием для элитарной, мыслящей интеллигенции.
— Умоляю, только не это! — Элмер скривился как от зубной боли. — Оставим Антонелли передачам «Духовный пастырь» и «Лицо гражданина» — он просто создан для них. Окажись Стефано ну хоть чуточку мафиози или извращенцем, держащим у себя в подвале молоденьких козочек, мне было бы где разгуляться! Но подобная безупречность — уфф! Аква-дистилата… Представляю это торжество: увенчание ветерана борьбы с фашизмом памятной медалью (ведь он с семилетнего возраста торчал в горах с партизанами), официальные поздравления несгибаемого гуманиста, регулярно помогающего церквам, больницам, приютам, всхлипы по поводу его бескорыстности, отметающей все подозрения в попытках сделать себе рекламу и всплыть на политической волне… Чудесно! Боюсь, моих зрителей начнет тошнить от переедания сладостей. Прости, я вовсе не намекаю на тебя…
— Мне уже начинает нравиться это зрелище, — с энтузиазмом подхватил Карлино. — Монахини, калеки, дети, лысые представители общественности, матроны из благотворительных клубов, собранные за пиршественным столом в старинном поместье… Речи мэра, слезы старого дворецкого, портрет почившей супруги в цветах… — Карлино хитро наблюдал за кислой миной Элмера. Он рассчитывал на дух противоречия, не изменявший ехидному Вествуду.
— Но ведь Стефано — богат и добр. Согласись, это весьма пикантное для наших дней сочетание… Причем никто толком не знает, откуда взялось и как велико его состояние… — начал «заводиться» Элмер.
— Ах, все давно известно — фамильные капиталы, приумноженные честным трудом. Деньги, разумно вложенные в экологические программы, легкую промышленность. Везение, расчет — и никаких махинаций. Как ни крути, чистые руки! — Карлино с грустным наслаждением работал зубочисткой.
— Да плевать мне на его седовласое благонравие! Буду соглашаться и делать по-своему! Я же хитрющий, а? — В глазах Элмера разгорался огонь энтузиазма. — И Лару приглашу, и киношников — сделаю феерию! Как бы сюрприз — бенгальские огни и брызги шампанского!
— А потом мне придется защищать тебя в суде по обвинению Антонелли в надругательстве над его личностью… — Карлино заметил сомнение в глазах Вествуда и спокойно заявил: — Собственно, это неважно, что будет потом. Главное — успеть сорвать куш. Подружиться с ним немедля сегодня же вечером. Стать другом, учеником, сыном… Занять деньги — и рассчитаться с банком. Уж Стефано не станет болтать всем об оказанной тебе любезности.