Вечером Ландинг собрал большую вязанку, взгромоздил ее себе на голову и принес домой жене. И увидел возле своей хижины сто вязанок хвороста, сваленных в большую кучу.
А перед хижиной его дожидались друзья и соседи, дожидались все близкие, чтобы скорее расспросить о том, кто и за что принес ему столько вязанок хвороста.
Рассказал им Ландинг, что это все черти и духи.
— Ландинг, — сказал самый старый старейшина, — чертей потому и называют чертями, что они занимаются всяческой чертовщиной. Ой, боюсь, посмеются они над тобой. Поостерегся бы ты! Пока просо не собрано, не думай, что все эти черти работают на тебя!
На другой день Ландинг снова пошел на свое поле. Никого он там не увидел и принялся за работу. Взял свою мотыгу и начал выкорчевывать кусты.
И тотчас сто маленьких чертей с маленькими мотыгами выскочили неизвестно откуда и принялись выкорчевывать кусты. Так что к концу дня поле было расчищено и по краям его громоздились кучи выкорчеванных кустов и кучи пней с корнями.
Вернулся Ландинг домой еще более радостный, чем накануне. Все друзья ему завидовали. Один только старый старейшина снова Ландинга остерег:
— Пока твое просо не в закромах, не думай, что перехитрил чертей. У кого завелись в друзьях черти, тому надо спать с одним открытым глазом.
На другой день Ландинг собрал весь хворост и поджег его, чтобы удобрить золой свое поле.
И тотчас же сто маленьких чертей со своими вилами выскочили неведомо откуда, и сто куч хвороста запылало на поле. К вечеру все поле покрылось толстым слоем золы, и земля была готова для посева.
У Ландинга было теперь лучшее поле в деревне, и он мог посмеиваться в усы над своими робкими друзьями и соседями. Один лишь старейшина сомневался.
— Ландинг, друг мой, — говорил старейшина, — лишь когда твое просо будет в закромах, я скажу тебе: «Да, я был неправ!» Но не раньше чем просо будет у тебя в амбаре.
Минуло немного дней, начались дожди, и пришла пора сева.
Ландинг явился на свое поле с женой. Жена принесла на голове большущий калебас, полный проса для посева. Ландинг сделал палкой ямку в земле, жена бросила в ямку три зернышка.
И мгновенно, неизвестно откуда, появились на поле сто чертей и еще сто чертовок. И каждый раз, когда Ландинг делал ямку в земле, а жена бросала туда три зернышка проса, сотня маленьких чертей и еще сотня чертовок делали то же самое. Так что всего за час поле Ландинга было засеяно, и вернулся он с женой в деревню раньше всех. И объявил хвастливо:
— У меня сто слуг и еще сотня служанок! На следующий год я посею во сто раз больше!
— Ландинг, друг мой! — снова остерег его старейшина. — Пока не съешь просо этого урожая, не говори о том, что будешь сеять на следующий год!
А дожди тем временем шли и шли, и просо росло у Ландинга всем на диво.
Пришло время окучивать — сотня маленьких чертей появились и помогли.
Пришло время пропалывать, и едва Ландинг взмахнул мотыгой, сотня маленьких чертей со своими вилами появились и выдернули все сорняки.
Совсем поверил бедняга Ландинг в свое счастье.
— Эти джинны-чертенята — хорошие ребята! — говорил он. — Я сделаю все, чтобы их почитали и славили.
Но все тот же старейшина повторял, словно эхо:
— Пока просо у тебя не в закромах, никого не славь и не благодари!
И наконец пришло время, когда стебли проса согнулись от тяжести пышных метелок с зернами. И жадные птицы слетелись на поле.
Тогда послал Ландинг своего сынишку отгонять этих птиц. Взобрался его сын на помост посредине поля, взял пращу и — бау-бау! — принялся разгонять птиц камнями.
Но мгновенно, неведомо откуда появились сто чертей, и каждый привел с собой по десять чертенят. Тысяча пращей засвистели над полем, всех птиц перебили чертенята и спасли урожай Ландинга.
А на другой день сынишка Ландинга заскучал. Птиц-то больше не было! И решил он смастерить себе дудочку. Срезал самый прямой, самый толстый стебель проса, просверлил в нем три дырочки, и поднес ко рту, и заиграл…
Сами можете догадаться, что тут приключилось!
Сотня чертей и сотня чертовок и тысяча их чертенят высыпали на поле. Каждый срезал по стеблю проса, каждый сделал себе дудочку, и на вытоптанном пустом поле начался такой дьявольский концерт, какого люди и не припомнят!
Услыхал этот дьявольский шум Ландинг, услыхали его соседи. Прибежали они на поле, и что же они увидели?..
Понял несчастный Ландинг, что во всем виноват его сын. Схватил он палку и принялся его бить и приговаривать:
— Вот тебе дудочка, чертов сын! Вот тебе дудочка!
И тотчас же сто чертей схватили сто палок и принялись лупить своих сыновей и сынишку Ландинга, приговаривая:
— Вот тебе дудочка, чертов сын! Вот тебе дудочка!
Хотели крестьяне вступиться, да куда там! Все поле вдруг вспыхнуло, как огромный костер. Люди еле успели разбежаться.
И черти с чертовками и чертенятами тоже исчезли, умчались неведомо куда. Только долго еще из джунглей доносились голоса дудочек.
А Ландинг вернулся в деревню со своим крепко избитым сыном. Вот какой он собрал урожай! Не зря говорил ему самый старый и самый мудрый из всех старейшин:
— Ландинг, друг мой! Пока просо у тебя не в закромах, никто не знает, что натворят черти!
Вот поэтому в Казамансе до сих пор еще столько невырубленных лесов, невозделанной целины.
Чтобы ее возделать, надобно подружиться с чертями.
Но тому, кто с чертями дружен, нет нужды возделывать землю!
Боли
Совсем одряхлел Нумукэ-кузнец, ногам его становилось с каждым днем все труднее носить на себе костлявое согбенное тело. Голова с жиденькой бородкой и остатками седых, похожих на комочки хлопка волос так и валилась на грудь.
Большого труда стоило теперь Нумукэ добрести до Священного леса, чтобы полить кислым молоком и куриной кровью подножья деревьев и резных столбов, под которыми покоились души предков.
Тиени, сын старика кузнеца, был слишком молод, а потому не знал священных обычаев племени и не знал, кому следует приносить жертвы. Он даже еще не входил в хижину взрослых мужчин.
И вот старик Нумукэ в последний раз кое-как дотащился до Священного леса и отнес туда тотем Боли, самый старый из тотемов кузнецов, маленькую деревянную фигурку со скрюченными ногами, узловатыми руками, выпуклым пупком и торчащими вверх, огромными, как калебасы, ушами. Нумукэ помолился тотему Боли, принес его обратно и прислонил тотем к большому столбу, который поддерживал травяную кровлю кузницы.
Каждый день старый Нумукэ, прежде чем разжечь угли в горне, лил у скрюченных ног Боли молоко и долго молился. Он говорил:
На седьмой день старик Нумукэ начал ковать в своей кузнице мотыги-дабас. Мехи раздувал юный Тиени, который уже назавтра должен был войти в хижину взрослых мужчин. И тут вдруг тень Боли превратилась в сильного юношу! Вошел юноша в кузницу и спросил:
— Не найдется ли для меня работы?
Старый Нумукэ сразу взял его в подручные. И юноша встал к мехам.
И с этого дня все, кто шел мимо кузницы, только и слышали, как быстро дышат мехи горна и как весело стучат молоты.
С рассвета до заката работал юноша и пел, и песня его возвращала силы старому кузнецу:
Мехи горна вторили с тяжким вздохом:
Мехи горна словно спрашивали: