— Раз-два! Раз-два!
Песты одновременно поднимались и опускались… И разлетались во все стороны белые крошки, и курицы сбегались их клевать.
— Раз-два! Раз-два!
Тысячи лет поют этот напев пест и ступа. Сладостный этот напев поддерживает мужество в одиноком охотнике в джунглях, вселяет надежду в сердце старого крестьянина, который без единой жалобы с утра до вечера неустанно трудится на своем клочке земли. И вот сейчас эта песня песта и ступы звучала по всей деревне.
Для великого пира пригнали и зарезали бессчетных быков, и, привлеченные запахом крови, все крылатые хищники слетелись к деревне. Там были огромные грифы из Бунду и пожиратели мертвых тел, стервятники из Гидимака, — все они парили высоко в небе, ожидая, когда скелеты животных усеют землю и придет их час пировать.
Ничего не пожалели родители Фанты, чтобы достойно принять благородных гостей. Вдоволь было еды и питья, имбиря и орехов кола, и зубочисток тоже припасли на всех.
И вдруг небо вдали затмилось, и под звон копий и сабель, боевых топоров и шпор в тучах пыли появилось войско жениха. Всадники ехали сплоченными рядами, плечом к плечу, нога к ноге, стремя в стремя. Длинные белые бурнусы их развевались по ветру, и вид у них был величавый и грозный.
А во главе войска ехал Самба-Лингэр, юноша невиданной красоты. Взгляд его был нежен и печален, и добр и жесток, он завораживал, притягивал и устрашал.
Самба предстал перед отцом Фанты, и тот приветствовал его и всех его приближенных. И начался тут пир. Было много еды и много питья, много девушек и юных воинов, и было много плясок и веселья.
Эта ночь почти ничем не отличалась от других ночей Сенегала. Бесчисленные звезды сверкали в темно-синем небе, луна плыла среди них на своей серебряной лодке, гриоты воспевали подвиги героев, и звон гитар и гул тамтамов наполняли джунгли и возносились к небесам.
Но вот пропел петух, ему ответил второй, и послышались первые удары пестов вдалеке. Пробуждалось утро. И близился час испытания.
Самба-Лингэр разделся догола, и его ввели в хижину, освещенную сотнями факелов. Пять старейшин приблизились к нему. Они осмотрели его сверху донизу и снизу доверху с величайшим вниманием; осмотрели они его стопы, икры, бедра, и руки, и голову. И нигде не нашли ни единого шрама. Самба был достоин Фанты!
И уже через час сыграли свадьбу, и снова началось веселье. Вся деревня снова ела, пила, плясала и пела!
Семь дней были для Фанты семью днями счастья. Все желания ее исполнялись, даже все прихоти. Самба подарил ей множество рабынь, и те избавляли ее от малейших усилий. Хотелось Фанте выйти — сильные руки поднимали ее и несли. Хотелось прогуляться — рабы и рабыни ложились перед ней, и нежные ноги ее ступали по мягкому теплому ковру, не касаясь грубой земли. Хотелось ей спать — и юные девушки обмахивали ее опахалами, а другие отгоняли мух, чтобы мухи своим жужжанием не тревожили сладкий сон Фанты.
Так шли счастливые дни, словно сотканные из шелка и золота.
Но к исходу восьмого дня Самба сказал, что желает вернуться к себе со своей молодой женой. И назначил отъезд на другой день.
Все радовались счастью Фанты, и только мать ее, Фама, была озабочена. Вся эта пышность, все эти богатства, и главное, эта спешка, беспокоили ее все больше. Она очень любила свою дочь, но Фанта, увы, уже не отвечала ей такой же глубокой любовью. Как могла молодая, счастливая жена по-прежнему любить свою старую мать, когда рядом с ней был муж ее, Самба? Да и за что любить ворчливую старуху, от которой только и слышишь горестные вздохи, советы и наставления?
Но час отъезда приближался, и впервые в сердце гордой Фанты закралась печаль. Неужели ей придется навсегда распрощаться с родителями, которые ее холили и лелеяли, с преданными рабынями, преклонявшими перед ней колени, с веселыми подружками, со всеми, кто делил с ней радость и горе, делил восемнадцать лет? Неужели она больше не увидит эти калебасы, эти ступы, этот старый глиняный кувшин-канари, из которого она с детских лет пила чистую, прохладную воду, и этот старый, размочаленный пест, стук которого столько раз будил ее по утрам и не давал скучать днем?
В последнюю минуту подумала Фанта о своей матери. Она бросилась к ней в хижину, и старая женщина сказала дочери на прощание:
— Дитя мое, у меня тяжело на сердце. Мне страшно отпускать тебя с этим чужеземцем. Красота его нечеловеческая, тело без единого шрама, в богатство его, и войско его — все пугает меня. Но я знаю: ты решила за ним последовать. Что ж, уезжай! Да хранит тебя бог! Но перед отъездом зайди в конюшню. Там стоят пять лошадей. Хлопни каждую три раза по крупу, и ту, что ответит тебе ржанием, уведи с собой. Ибо в этой лошади — духи наших предков. Она будет тебе защитой.
Побежала Фанта на конюшню. Сразу подошла она к Расолу, своему любимцу, хлопнула его три раза по крупу, но он даже не повернул головы. Ни Рафей, прекрасный жеребец с блестящей шкурой, ни Вакхал, благородный конь, спасший своего хозяина в битве при Сенудебу, ни красавица Ликма, вскормленная сахаром и молоком, — никто не ответил Фанте. Осталась только Сокхна, старая кобыла с облезлой шкурой и слезящимися глазами. Она была так стара, что казалось, вот-вот упадет. Но едва Фанта притронулась к ней, Сокхна тихо заржала.
«Что же это такое? — подумала Фанта. — Да я ни за что не поведу с собой эту старую клячу. Она же годится только на корм стервятникам!»
И Фанта в ярости бросилась к матери и сказала ей:
— Мама, ни одна лошадь не заржала!
— Правда ли это, дитя мое?
— Только старая Сокхна заржала, но ведь эта развалина…
— Твои предки избрали Сокхну, так что возьми ее с собой! Ты не пожалеешь…
— Будь по-твоему, возьму! — сердито ответила Фанта. — Но только ради тебя, а не из любви к этой старой скелетине…
Она отвязала кобылу, выпустила ее из конюшни и, больше не думая о ней, побежала к своему мужу.
Все уже были в сборе и ждали только Фанту. Самба подхватил ее к себе на седло и дал шпоры коню. И вся его свита двинулась за ним.
Гром копыт заглушил прощальные вопли и причитания деревенских жителей. Взвилась пыль, и через считанные мгновения всадники исчезли из глаз.
Только старая кобыла Сокхна долго еще трясла головой на дороге: трудно было ей поспевать за лихими всадниками.
Долго скакали всадники через джунгли. Радостные возгласы и веселые песни давно уже смолкли, и теперь всадники ехали в гробовом молчании, от которого сжималось сердце.
Оглянулась Фанта и увидела, что число их спутников сильно уменьшилось. И спросила она:
— Куда делись те, кто следовал за нами?
Но Самба только подхлестнул своего коня и ничего не ответил.
— Скажи мне, Самба, куда делись те, кто следовал за нами? — снова спросила Фанта.
И в ответ услышала голос, похожий на рокот грома, голос, какого она никогда от мужа не слышала:
— Они сделали свое дело и теперь стали теми, кем были прежде!
В испуге умолкла Фанта, но не удержалась и оглянулась. Лес перед ними был редок и светел, но позади становился все гуще и темнее.
И увидела Фанта, как последние из коней превращаются в огромные деревья, а прекрасные всадники — в многочисленные кусты.
Копыта их скакунов тяжело опускались на землю, и глухие удары их словно твердили: «Ты умрешь, Фанта, ты умрешь, Фанта, ты умрешь!»
Мрачные деревья протягивали к ним узловатые ветви, и ветер жалобно завывал в их вершинах. Все вокруг потемнело и нахмурилось, словно ожидая смерти прекрасной и гордой Фанты.
А конь Самбы все скакал и скакал, подгоняемый безмолвным седоком.
Звезды в небе погасли, и луна погасла, и ночь окутала джунгли непроглядной тьмой.
А конь все скакал.
Занялся рассвет, вышло солнце, но ни одна из птиц не запела в лесу. Даже ручьи струились бесшумно в темных зарослях. Угрюмое молчание царило вокруг.
Только мрачный стук копыт нарушал тишину: конь скакал неутомимо и нес на себе безмолвного таинственного всадника и несчастную Фанту.