Я не догонял. Она пояснила.
'При слиянии родов ты лишаешься места наследника Морнио, тупица. И будут тебя иметь во все дырки…'
Странно, почему-то эта идея не вызвала отторжения в моей душе, зато поселила неадекватную улыбку на физиономии, которую я никак не мог прогнать. Кроме того, вполне определенная реакция в…чуть пониже лица…ну хорошо, намного ниже лица, вполне ощутимо давала понять, НАСКОЛЬКО я не против!
Чувствуя, как краска заливает щеки и даже шею, я промямлил нечто невнятное и выскочил из комнаты. В течение вечера Гарриш пытался меня отловить, но теперь мной овладела легкая паника, подначиваемая ехидными комментариями некры, распоясавшейся полностью. И весь вечер я боролся с собой и с ней. Одна часть меня рвалась поговорить с Солюмом, а вот вторая (поощряемая некрой) настоятельно рекомендовала держаться от него подальше, или вообще иссушить, невзирая на последствия.
Потому, нервно курсируя между своей комнатой (давящей стенами) и комнатой, выделенной нашему гостю, я и попался. Вполне ожидаемо, не так ли?
Мои отцы никогда не блистали излишней скромностью, потому то, что творилось в гостиной, когда Касэл застукал Седхада за тайным распитием обнинского вина из своего любимого бокала — не стало для меня неожиданностью. Но вот атмосфера, насыщенная возбуждением, пронизавшая и меня — адекватным реакциям вовсе не способствовала.
А посему, незаметно отступая, почти воткнувшись в спину моего (теперь!) жениха, и попытавшись тихо скрыться, я банально попался прямо ему в руки.
'Кулаком в морду и суши его!' — кровожадно взвыла некра.
'Заткнись, дрянь!' — взвыл я в ответ, стараясь выпутаться из крепких объятий.
Тщетно. Пока спорил с черной стервой, Гар уволок меня в свою комнату и усадил рядом с собой на кровать, так и не отпустив. Голова гудела, и от его кожи внутренний жар проникал прямо в мою кровь. Сопротивление Солюм погасил даже не моргнув. Ну, то, что он сильнее меня, я узнал еще в городе джиннов. Вот только, раздираемый противоречиями, на грани истерики (первой в моей недолгой жизни, но, видимо, не последней), я просто не мог сдаться вот так. Некра ехидно подвывала:
'Мой хозяин — идиот!
Задницу не уберег.
Как печать на договоре —
Его дырочка в фаворе!'
'Заткнись! Или я тебя заткну сам!…' — меня чуть удар не хватил от наглости черной стервы.
— Тшш, успокойся, — шептал мне на ухо Гарриш, прижимая к себе. Некра замолчала.
Постепенно, успокоившись и поняв, что ничего 'такого' сегодня не последует, я смог унять нервную дрожь. Расслабившись, задавался вопросом: 'Почему? Как такое могло случиться со мной?'. С рождения и до недавнего времени, уверенный в себе самом, своих чувствах я и не подозревал, насколько мучительно испытывать любовь, не зная толком, отвечают ли тебе взаимностью. Сейчас, другими глазами я оценивал страсть, поглощающую моих отцов. Спустя годы, она не угасла, а только разгоралась все ярче. Раньше старался игнорировать их внезапные 'приступы', а сейчас…завидовал.
Еще одно новое чувство. На радость некре.
Пока мирился сам с собой, не заметил, как уснул, прямо в одежде, согреваемый теплом Гарриша.
Утро обрушилось, выдернув из странных беспокойных снов, будто вынырнул с глубины. Но, бросив короткий взгляд в окно, понял, что еще слишком рано, рассвет только занялся и в доме стояла сонная тишина.
За ночь я сумел оплестись вокруг Гара, а он так и не отпустил меня, крепко прижимая к себе. Уж и не знаю, уютно ли было ему, но я прекрасно выспался. Да и мандраж прошел, не оставив и следа.
И да — я хотел Гарриша, о чем неоднозначно намекало мое проснувшееся естество. Вот только измятая одежда — моя и моего жениха и кое-какие естественные надобности останавливали. Осторожно, стараясь не разбудить, я выпутал пальцы из его светлых шелковистых кудрей, распутал ноги, и попытался аккуратно выбраться из его рук, сцепленных в замок на моем животе. Ага, как же. Так он меня и отпустил.
Ненадолго задумавшись, решительно протянул руку и, выбрав тоненькую прядку его волос, стал тихонько щекотать кончик его носа. Сильно увлекаться не стоило, так как он мог чихнуть и проснуться, а вот такая ненавязчивая щекотка… Спустя мгновение — вполне ожидаемый результат — нахмуренные брови и полусонный отмах от щекотки. Я свободен! Осторожно перенес вес на одно колено, и привстав, медленно выбрался из постели, даже почти не дышал.
Дилемму — идти через весь коридор или воспользоваться гостевой ванной комнатой — за меня решил организм. Потому, тихо прикрыв дверь, я быстро разобрался с проблемой и, почувствовав себя все еще толком не проснувшимся, решил по-быстрому принять душ, благо обилие полотенец и халатов не должно было стеснить моего…гостя. Во всем теле царила небывалая легкость, и почти неслышно напевая, я быстро избавился от измятой рубашки и изрядно пожеванных за ночь (интересно кем?) брюк, забрался в ванну, бесшумно задвинув за собой легкие непромокаемые ширмы, предназначенные защищать комнату от льющейся воды. Новомодная магтехника позволяла включать режим 'муссон' — когда вода била отовсюду — и сверху и снизу и с боков, напор можно было регулировать — от легкого массажного поглаживания до вполне ощутимых струй-бичей. Включив режим 'легкий ливень', я блаженствовал, закрыв глаза и представляя умиротворенное лицо Гарриша, оставленного там, за стеной, в спальне. Его золотистые локоны, рассыпавшиеся по подушке и воротнику рубашки, придавали ему беззащитный вид, а во сне лицо потеряло ледяную маску, так любимую своим хозяином и стало нежным, сразу сбавив несколько лет. Густые длинные ресницы, образовали тени на порозовевших от сна щеках, тонкая вертикальная морщинка на лбу, когда он нахмурился от моей невинной щекотки…И губы, во сне они не складывались в скептическую линию или сардоническую ухмылку, расслабленные, припухшие, они притягивали меня, словно магнит…
Проклятие! Эти мысли… я снова ощутил возбуждение, словно подросток, лишь от одной мысли о парне, крепко спящем в нескольких метрах от меня. Если бы он не утешал меня вчера, так и не воспользовавшись моим несколько неадекватным состоянием, если бы я не увидел его сегодня — настолько сонным, беззащитным, совершенно ИНЫМ… Этот резкий контраст послужил толчком для окончательного поражения моих сомнений. Да. Я влюбился в него еще там, в проклятом городе джиннов, а потом — для меня началась агония. С каждым часом, с каждым днем, я впитывал его отраву — эти веские всегда точные и ясные слова, короткие изучающие взгляды всегда переменчивых глаз — подобно небу — то голубых и ясных, при хорошем настроении, то — серых, грозовых, когда он бывал чем-то обеспокоен. И всякий раз, будто клинок в ножны — эти испытующие взгляды входили в мое тело, проникая до самого сердца, оставляя трепет и ужас и дикую, бесшабашную радость.
Я увязал в нем и своих чувствах все глубже и глубже. Пока не утонул окончательно. И эта ночь заставила меня смущаться от того, чего не произошло, от своего поведения, от сцены с моими отцами, свидетелями которой мы стали, от того, как легко и непринужденно моя голова покоилась на его плече, а пальцы гладили гладкий шелк его волос… Мои губы горели, все еще ощущая поцелуй, которым Гарриш наградил меня ночью в коридоре, единственный, породивший слабость в коленях… Зажмурившись и коснувшись кончиками пальцев своих губ, словно стараясь сохранить это ощущение, я не заметил легкого дуновения воздуха, проникшего сквозь воду.
И потому теплые сильные руки, обнявшие меня за плечи, вырвали из моего горла вскрик от неожиданности.
— Тшш, это я, не пугайся… — знакомый голос, возникший из моих мечтаний, внезапно вынул все кости из моего ослабевшего тела, и я вынужден был спиной опереться на обнаженное тело Гарриша, чтобы не упасть.
— Ты позволишь?
Шумно сглотнув, я с ужасом осознал, что возбужден как никогда, только от одного его голоса, и прикосновения ладоней к моим плечам, столь невинного. Только вот немного ниже, уже не настолько невинное прикосновение кое-чего другого не оставляло никаких сомнений в истинных намерениях парня.