ес", значилось на этикетке, "43 тыс. руб." и подпись директора "Куп" - с элегантным росчерком на последней букве. - Можно от сети, - с небрежностью профессионала ответил Тема и перевернул упаковку. Сзади, в отдельном отсеке, как внутренности в препарированной лягушке лежали плотно упакованные розовые провода. К ним подошла еще одна продавщица, высокая, худая, с длинными, крашеными красноватой хной волосами. - А током не ударит? - спросила первая. - Смотри, она колготки ворует, - наклонившись к первой продащице и не глядя на Тему, осторожным шепотом сказала вторая. - Где? - быстро спросила первая. Она положила упаковку на прилавок и аккуратно, почти не поворачивая головы, оглядела помещение. Тема простодушно обернулся. Прямо напротив был отдел нижнего женского белья. Перед стеллажами и перекладинами, увешанными лилейной одеждой, спиной к нему неподвижно стояла коротко стриженая девушка в тесном черном платье, в короткой кожаной куртке и в туфлях на высоком каблуке. - Точно, - через некоторое время негромко сказала первая продавщица, Борису надо сказать. - Уже сказала, - сказала вторая. Борис, вероятно, был охранник в необыкновенно пестрой, предназначенной, видимо, для военных действий на территории Луна-парка защитной форме. Он сидел на стуле перед зеркалом, прислонившись спиной к собственному отражению, и листал толстый посылочный каталог. Девушка постояла, бросила что-то на полку и направилась к выходу. Тема машинально взял с прилавка упаковку с фаллосом и положил обратно в сумку. Охранник оторвался от каталога. - Барышня! - окликнул он девушку в кожаной куртке. - Вы заплатить не забыли? Довольный охранник был, - бордюр сивоватых завитков вокруг выразительной лысины, торжествующе нахмуренные кустистые брови, вишневая любезная полуулыбка под усами, - как дюреровский нарядный апостол, распорядившийся отправить недоуменно-высокомерного Диоклетиана, только что на глазах у изумленной публики реконструированного из пригоршни случайного праха, с арафатского солнцепека прямо в клетку с метафизическими львами. Девушка, не останавливаясь, прошла мимо. - А я никогда не плачу, - надменно бросила она через плечо и толкнула неподатливую стеклянную створку. Стекло едва заметно колыхнулось под ее нажимом и по нему распластались на секунду волнистые блики. Из под куртки у нее нарочито преднамеренно, как на репетиции, выпал блестящий целлофановый пакет из которого на крашеный цементный пол магазина сразу же вытекла невесомая лужица капрона. Девушка торопливо толкнула стекло еще раз, удивленно отступила на шаг назад, прижала пальцем правый глаз, огляделась и обнаружила, что вместо двери собиралась выйти в окно. Она жалобно посмотрела на Тему. - Я заплачу, - неожиданно для самого себя решительно сказал Тема, лихорадочно вычитая в уме яичницу, булочку и кофе из двух фаллосов, помноженных на трех пожилых перекупщиц на Мальцевском рынке. - Я говорю, они вместе, - раздался у него за спиной скандальный голос второй продавщицы. - Звони в милицию, - сказал охранник, захлопывая каталог, - протокол будем составлять. Девушка бросилась к двери. Охранник поймал ее, обхватил сзади обеими руками и оторвал от пола. Девушка согнула ногу и, отчаянно извиваясь, изо всей силы всадила острый каблук в шнуровку его форменного коричневого ботинка. Охранник открыл рот и отпустил ее, и в ту же секунду Тема со всего размаха опустил на его ренессансную плешь полную сумку фаллосов. От удара у сумки оторвались ручки и отлетело дно. Содержимое сумки высыпалось на пол, сама она осталась у охранника на голове, надетая торчком, наподобие зловещей церемониальной маски. Охранник пошатнулся, с оглушительным хрустом раздавил одну из упаковок, споткнулся о стул, поскользнулся и упал ниц, во весь рост, как поверженный памятник. Тема обернулся. Обе продавщицы, выставив руки, застыли в преувеличенных аллегорических позах около выхода. Девушка пробежала мимо него и скрылась за дверью, во внутреннем коридоре. Тема поспешил следом за ней. Войдя в коридор, он первым делом закрыл за собой дверь и задвинул на ощупь внезапно материализовавшуюся под пальцами тугую железную щеколду. За дверью было темно. Он двинулся наугад и сразу же наткнулся на девушку. Они столкнулись лицом к лицу, его ладонь угодила ей в грудь, ее губы проехались по его щеке. Они остановились. Тема убрал руку. - Я не могу выхода найти, - сказала она шепотом и хихикнула. Они вместе двинулись дальше. Одна из дверей была распахнута. Тема щелкнул выключателем. - Здесь склад, - сказала девушка, - здесь я уже была. Тема посмотрел на нее. У нее было мальчишеское серьезное лицо и глаза цвета выдохшегося черного фломастера, серые с синеватым отливом. Зрачок правого глаза был неправильной формы, будто надорванный по краю, похожий на наклоненную восьмерку. Девушка отвернулась. За поворотом в тупике они обнаружили следующую дверь. За дверью был кабинет. Около окна стоял большой стол, рядом возвышались полки с папками, напротив стояли кресла и журнальный столик между ними. Ветер, задувавший между налитыми светом желтыми занавесками, шевелил бумаги, разложенные на столе. Над пепельницей, на краю которой лежала тлеющая сигарета, поднимались декадентские голубые разводы. Тема отодвинул занавеску. Окно было зарешечено снаружи, за окном виднелась асфальтовая площадка двора, по диагонали разрезанная зазубренной тенью, упиравшейся в глухую стену брандмауэра с остатками деревянной решетки на ней. Мимо окна прошел охранник. - Да они сбежали уже десять раз, - донеслась через некоторое время его неожиданно отчетливая запоздалая реплика. - Смотри, - сказала девушка. Возле стола, на добавочной подставке были установлены три экрана системы внутреннего наблюдения. На одном из них виднелась искривленная до неузнаваемости примерочная кабинка, наполовину залитая уничтожающе ярким светом. На другом можно было разглядеть стоящую в центре раскрытого как цветок магазинного интерьера микроскопическую продавщицу, пытающуюся вскрыть неподатливую скользкую упаковку. В черной рамочке третьего экрана плескалась многозначительная молочная пустота. В коридоре за дверью послышались шаги, где-то неподалеку звякнула защелка, и после короткой паузы коротко стукнула дверь. На центральном экране, непропорционально увеличиваясь, появилась вторая продавщица. Она остановилась прямо перед камерой. Заколка у нее в волосах загородила половину экрана. В прозрачных пластмассовых глубинах заколки искристо поблескивали звезды и мерцал исчезающими геометрическими переливами перламутровый полумесяц. Тема и девушка переглянулись и вышли из кабинета. Почти сразу они оказались перед распахнутой дверью, из-под притолоки которой наклонно соскальзывал в коридор ослепительный солнечный пласт. Они вышли на небольшое бетонное крыльцо. Двор был пуст. Поперек двора, вдоль желтой с выцветшими белыми пилястрами стены, тянулась веревка, пришпиленные к которой, вздувались сияющие накренившиеся купола простыней. Пахло супом. Из одинокого кухонного окна в центре брандмауэра доносились неразборчивые голоса. В противоположном углу темнела квадратная опрокинутая заводь проходной подворотни. - Тебя как зовут? - спросила девушка. - Тема, - сказал Тема, - в смысле Тимофей. - Меня Вера, - сказала она и протянула руку. Они вошли в подворотню. Вера остановилась. - От хорошего белья я с ума схожу, - сказала она неожиданно доверительно, - особенно от лифчиков. Смотри. Она оттянула высокий горизонтальный край своего черного платья и Тема заглянул внутрь. В профильтрованном тканью полумраке он увидел пахнущую душноватой сиренью грудь среднего размера, симметрично раздвоенную черным зеркальцем ложбинки, аккуратно уложенную в пепельные кружева. - Ла Перла, - сказала Вера и отпустила трикотажную кромку. Видение захлопнулось у Темы перед носом. - Дороже велосипеда. Из-за угла навстречу им, трудолюбиво отталкиваясь, выкатился на роликах мальчик лет десяти с маленьким угрюмым лицом снайпера. - Ты почему очки не носишь? - спросил Тема. - Украсть труднее, - ответила она. Планета медленно повернулась, и наступил вечер. - Ты коммивояжер, - утвердительно сказала Вера. - Начинающий. Они сидели в клубе за стойкой. Только что Тема попытался одолжить у пяти с половиной знакомых полграмма кокаина, чтобы угостить Веру и самому угоститься, - и потерпел полную неудачу. Бармен налил им два джин-тоника в долг, содержание джина в которых было исчезающе мало. В конце концов Вера не выдержала, дождалась, когда бармен отвернется, перегнулась через стойку, взяла бутылку джина и самостоятельно долила стаканы до верха. - Ты чем на жизнь зарабатываешь? - спросила она серьезно. Тема задумался. - Мой дедушка - старый большевик, - рассказывала Вера полчаса спустя. - Он Ленину однажды на ногу наступил. В прямом смысле. Она отхлебнула из стакана и поморщилась. - Папа у меня тоже коммунист, - добавила она. - Он до сих пор уверен, что я буду при коммунизме жить. Когда все бесплатно будет и зарплату тоже никому не будут платить. Тема вспомнил своих родителей. Мать работала одно время макетчицей в архитектурном институте. Однажды ночью она привела любовника в мастерскую, и они поругались из-за Солженицына. Мать утверждала, что Солженицын величайший русский писатель, а любовник спорил и говорил, что величайший все-таки Толстой, а после него сразу идет Леонид Андреев. Грубо и громко ругаясь, рассерженный любовник ушел, в конце концов, в три часа ночи, мать в одиночку выпила спирт, который она выменивала внизу, в математической лаборатории у одного программиста на финский картон и пенопласт, и ее стошнило прямо на площадь перед провинциальным обкомом партии, макет которого стоял на козлах в ожидании скорой сдачи. После этого мать преподавала одно время теорию перспективы в художественном училище. Теме было тогда пять лет, он был толстый и трогательно ласковый. Преподавая, мать всерьез увлеклась теорией восприятия и через несколько лет опубликовала в специальном журнале статью о некоторых особенностях зрительного образа, а еще через год она разошлась с теминым отцом и вышла замуж за нейрохирурга. Отец его был библиотекарь. В последний раз, когда Тема навещал его, два месяца назад, отец вдруг взялся вспоминать начало их совместной с матерью жизни. Я в то время думал, что стану писателем, рассказывал он. Больше других писателей мне тогда нравился Набоков, рассказывал он. Я сравнивал себя с ним, рассказывал он, и, не без помощи некоторых фокусов, умел убедить себя, в том, что еще не все потеряно. Так вот, представь себе такого тридцатипятилетнего Набокова в нарукавниках, особым образом придерживая улыбку на тонких темных губах, рассказывал отец, размахивающего на кухне разделочной доской, на которой только что мать почистила селедку, - она отлично умела рубленую селедку делать, - и которая в какой-то момент выскальзывает у него из рук, летит, и со страшным грохотом врезается в водогрейный аппарат. Тема попросил у отца почитать двадцатипятилетней давности рукопись его неоконченного романа. Я ее сжег наконец, - ответил отец, - неделю назад. Где? - спросил Тема. Здесь, в туалете, - равнодушно мотнул головой отец, распаковывая присланный матерью лимонный пирог. - У тебя просто почва выбита из-под ног, - сказала Вера. - Тебе надо твердую почву нащупать. Тема смотрел, как на экране проворные шестипалые вирусы летают в концентрическом пейзаже. - Скажи, - спросил Тема. - Что бы ты сделала, если бы твой любимый вдруг, ни с того ни с сего звезданул бы тебя по физиономии? - А где мы с ним находимся? - заинтересованно спросила Вера. - Дома. Вера задумалась. - Представь себе, что ты еще на девятом месяце, к тому же, - добавил Тема через пятнадцать минут. - Не знаю, - сказала Вера. - Что значит "любимый"? - Неважно, - сказал Тема, - что бы ты сделала? - Понимаешь, я в любовь не верю, - сказала Вера, - я верю только в отношения. А со мной отношений вообще никаких быть не может, потому что у меня на это ни секунды времени нет. Секунду спустя Тема заметил в зеркале Марину. Сначала он ее не узнал, покрашенную под снежного барса. Потом она обернулась, и он увидел ее лицо - бесцветное, как будто нарисованное карандашом на куске оцинкованной жести, раздваивающееся в зеркале, словно отчетливый контур его воспоминания накладывался на приблизительный отпечаток ненадежной реальности. Она увидела его тоже, он не сомневался, но смотрела как бы немного в сторону. Тема обернулся. Кореянка Хо вставала из-за стола. Проклятая женская солидарность, подумал Тема, даже поздороваться не подойдет (на самом деле Кореянка Хо собиралась подойти и поздороваться и даже поговорить, но все откладывала и откладывала, а потом ей вдруг так захотелось танцевать и, вообще, двигаться, что она сразу забыла про Тему и бросилась в самую середину гармонического грохота). Марина запрокинула голову и уставилась вверх. Типичное для нее движение, когда она грибов съест. Тема увидел, что сидящий напротив нее крупный, коротко стриженый мужчина лет сорока с перстнями на пальцах заинтересованно смотрит на ее неожиданно обнаженное, почти бесстыдно открывшееся горло. Бандит, - подумал Тема, - возможно бывший. Стоило на минуту в сторону отойти, и она уже раздобыла себе свежего состоятельного кавалера. Голос, которым он произнес про себя эту фразу был ему необъяснимо неприятен. Слово "состоятельный" было особенно противным. Он всегда был! - крикнул вдруг внутри него второй, добавочный голос и, словно самого себя испугавшись, добавил сдержанно, - Возможно. Ну и пусть, подумал Тема. Мне все равно. Мне все это совершенно безразлично. Я только что (недавно, - педантично поправил его внутренний голос) познакомился с превосходной девушкой - своеобразной, темпераментной и безрассудной, хорошенькой к тому же, грудь у которой похожа на близнецов, спящих в нарядной колыбели. Тема подождал, ожидая комментариев изнутри, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания. - Я сейчас приду, - сказала Вера, соскальзывая с табурета. - Если бы любимый, как ты выражаешься, - сказала она неожиданно проникновенно, обхватывая его по дороге за талию, - ударил бы меня по лицу, - она остановилась, окончательно обняла Тему и невинно посмотрела на него снизу прозрачными серыми глазами, - я растворила бы его в ванне с азотной кислотой. И потом продавала бы этот раствор как средство для чистки унитазов. Когда она ушла, Тема погрузился в размышления. Если бы я был богат, подумал он. Слово "богат" было на вкус не лучше, чем слово "состоятельный", но короче. Что значит, - богат? - спросил его внутренний голос. Сто тысяч долларов, ответил Тема задумчиво. Нет, - спохватился он, - миллион, два миллиона. Три миллиона. Я купил бы себе ломбард, - подумал он. - Одел бы фиолетовые нарукавники и сидел бы за прилавком, принимал бы разные идиотские вещицы в залог, "штучки с судьбой". Он вздрогнул. Неужели правда, то что я сейчас подумал, - подумал он, - или это чья-то чужая мысль случайно мне в голову залетела? Ломбард, нарукавники, увеличительное стекло, линеечка, весы. Я купил бы себе реактивный истребитель, - подумал он, - и отправил бы хорошее послание между звезд, послание класса "земля-вечность". Себе, - недовольно отозвался внутренний голос. Окей, - с удовольствием согласился Тема, - я подарил бы Марине реактивный истребитель. Зачем? - с торжествующей поспешностью поинтересовался внутренний голос, - она же тебе больше не нужна? Тема, однако, не слышал его. Дом, яхту, - думал он, - автомобиль, вертолет. Библиотеку. Видеотеку. Слугу, камердинера, лакея, экономку. Зеркало до потолка в старинной раме. Компьютер настольный, компьютер карманный, компьютер портфельный, модем, сканер, принтер, ксерокс, факс. Мобильный телефон, телефон, который на голову надевается, радиотелефон, телефон, который на всю квартиру говорит, виде