Хотя с тех пор, как мы виделись в последний раз, практически ничего не изменилось. Мне было уже восемнадцать. Та же фигура, тот же рост, цвет и длина волос. И тогда он смотрел так жадно, и сейчас… Словно сожрать меня хотел.
— Здравствуйте, — выдыхаю, поворачиваюсь к отцу в поисках спасения, но он даже не смотрит на меня.
— Прошу вас, проходите, — широким жестом приглашает гостя за стол и я, опустив голову, плетусь за ними.
***
Она смотрела на него неотрывно. Казалось, даже не дышала и моргала через раз. Интересная особа. Вроде боится, но, в то же время, смотрит опасности в глаза. А может, просто глупая. Такое тоже не исключено, но ей позволено. С такой красотой достаточно и одной извилины, чтобы смотреть в зеркало.
— Самир Камалович, а что вы решили по поводу свадьбы? — практически заглядывает в рот папаша Анастасии, тем самым отвлекая Самира от созерцания красоты.
Такое ощущение, что он хотел побыстрее избавиться от дочери. Странные они, эти люди. Отдать своё дитя практически незнакомому человеку, продать за материальные блага… Выше понимания.
— Свадьба состоится в узком кругу, — бросил коротко и снова вернул внимание Анастасии.
Красивая. Ему уже не терпелось попробовать на вкус её молочную кожу. Растрепать светлые волосы, освободить их из строгого пучка и зарыться пальцами, ощущая их мягкость.
— А где состоится празднество? — осторожно поинтересовалась мачеха Анастасии, а последняя вдруг отвернулась в сторону, лишая Самира взгляда своих синих глаз.
— Это закрытая информация. Вас там не будет, — Самира начинали раздражать горе-родители, и он резко поднялся на ноги. — Мы уходим, -
бросил девушке, что взирала на него округлившимися от страха глазами, и протянул ей руку.
— Сейчас? Так… Сразу? — шепчет одними губами и отшатывается от него, как от открытого пламени.
Самиру нравится её робость. Это действительно заводит. Очень.
— Да. Сейчас. Пойдём, — вышел из-за стола, поправляя пиджак.
Она неуверенно поднимается на ноги, нервно сглатывает. С надеждой поглядывает на отца. Глупенькая. Неужели действительно надеется, что этот урод в последний момент пойдёт против сделки?
— Мне собрать вещи? — тихо, с мольбой.
— Нет. У тебя теперь всё будет по-другому. Новые вещи уже ждут тебя.
Она обнимает себя руками. Резко, надрывно выдыхает, и в синих глазах появляются слёзы.
— Я… — всё ещё чего-то ждёт, переминается с ноги на ногу. — Я так не могу. Можно мне хотя бы на одну ночь дома остаться?
— Это лишнее, — отвечает он строго, и с ее длинных ресниц скатываются первые капли. — Пойдём.
ГЛАВА 2
По телу расползалась мелкая дрожь, и я никак не могла её унять. На него старалась не смотреть. Просто потому, что боялась этого мужчину. Не могла находиться с ним рядом. Ума не приложу, как выходить за него замуж… Я ведь совершенно его не знала. И, если уж быть честной, не хотела узнавать.
— Ты меня боишься? — его горячая рука накрыла мою, легко сжала.
— Да, — ответила прямо, попыталась убрать руку, но он не отпустил.
— Не бойся, Настенька, — поднёс мою ладонь к своим губам, коснулся ими мягко, даже нежно, а я задрожала ещё сильнее. От волнения и мысли об искусанных ногтях (есть у меня такая дурацкая привычка) запылали щёки. — Придёт время, и ты будешь счастлива со мной. А сейчас нам нужно поближе узнать друг друга. Согласна?
Я часто закивала, поджав губы до боли. А какой у меня выбор? Кричать и биться головой об стекло? Выпрыгивать из машины на ходу?
Всё давно решено. Без меня. Сделка состоялась, и теперь пришло время платить по счетам.
— Вот и хорошо, — он сжал мою руку крепче, кивнул водителю, и тот надавил на газ.
Обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на дом, в котором выросла, и сердце тревожно замерло. Что теперь со мной будет?
Слеза скатилась по щеке и капнула на проклятое платье. Он заметил. Взяв меня за подбородок, повернул к себе.
— Перестань плакать. Твой отец — вот тот, кого следовало бы опасаться. Человек, который способен продать свою дочь, не заслуживает того, чтобы по нему скучали. И дом этот забудь. У тебя теперь будет свой дворец, — мягко улыбнулся и как бы невзначай провёл большим пальцем по моим губам.
Да, в чём-то он действительно прав. Отец — гадкий человек. Об этом я знала ещё с раннего детства, и Самир не открыл мне этим Америку. Но мой дом… Родной, любимый дом, где я выросла, где остались дорогие моему сердцу вещи… Всё это не заменить никакими дворцами и брендовыми шмотками. Не купить и не забыть то, к чему лежит душа. Я бы не променяла подушку, вышитую мамиными руками, на дорогую шелковую постель… Да кто же теперь меня спросит?