Последний раз я видел таких живых, сделанных из мягкой материи, много тысяч лет назад.
У них есть только один шанс продлить химическую реакцию, которую они называют жизнью. И этот шанс живет во времени, которое движется с гораздо меньшей скоростью.
Хотя и его можно ускорить.
Я падаю. Время переходит в иные категории.
Я обрушиваюсь поперёк каньона, моё плечо ударяется в стену, которая осыпается, унося с собой ловушку с хищником.
Много песка, много пыли…
Они ушли, я остаюсь лежать, глядя в небо.
Те, что жили здесь раньше, тоже смотрели на небо. Они видели, как исчезают облака и рисовали на песке кусочки надежды.
Уже много лет здесь нет облаков. Небо платиново-белое от звёзд, между ними тёмные точки свободного пространства.
Чужаки вернулись на следующий день.
Верёвки и тросы, крюки и карабины — спуск в каньон по моему телу.
Наверху они оставляют вместо себя низенький робот-вездеход, он ползает, жуёт пространство, пробует всё на вкус и запах.
Эти находят в каньоне немного расплавленной воды. Радуются. Как дети тех, что жили здесь раньше.
Находят зелёные и синие листья. Удивляются.
Он хочет их сорвать. Она возражает.
— А вдруг разумны?
«Они живые», — думает она про себя.
Они думают по-разному — она образами, он словами.
Его мысли «Зачем, как, почему, а не долбанёт, и где тут торжественная встреча туземцев?»
Её мысли вспыхивают живыми картинками.
— Проведёшь тест на сообразительность? — он смеется. От него падает тень и эхо.
Стены каньона вибрируют.
— Что-нибудь придумаю. Принесём сюда энцефалограф.
— Смешно.
— Простой амперметр. Проверю токи по методу Бакстера.
— Бронзовый век.
На следующее утро она разговаривала с растениями. Присоединяла к листьям медные нити, смотрела, как дёргаются стрелочки.
— Меряешь душу? — он улыбался, наблюдая, как она, опустившись на колени, беседует с травой. — Спроси, у них есть хлорофилл? Пусть признаются, пока не взял на гербарий.
Стрелки на датчике испуганно заметались.
— Они реагируют на агрессию.
— Чушь. Это просто амперметр.
— Используя даже простой прибор, можно общаться с природой, — её голос проходит через стекло скафандра, придавая воздуху звонкость.
— Вилка и нож тоже приборы, — он разводит руками.
— К сожалению, у мужчин так принято — изучать мир, вооружившись ножом и вилкой.
— А что, при помощи детектора лжи лучше?
— Детектор лжи можно применить и к человеку. Природа человеку соврать не может, а вот он ей — сколько угодно.
— Я почти всегда говорю правду, — он улыбается.
— Ты когда в последний раз стихи читал?
— В школе… Да, и я знаю гимн.
— Вот поэтому ты и не всё понимаешь, что происходит.
— Здрассьте, пожалуйста. — «Ну да если в Сибири шпарить креветок, то их детки в Америке начнут дёргаться. Что же теперь — креветок не есть? Или беседовать с ними о космосе?»
В это время их коротышка робот подбирается к дюне с зелёными камнями. Момент, и он попадает в ловушку.
Воронка открывает беззубый рот, вихрь поднимает робота, обрушивает в глубину бездонной глотки и укрывает песком.
Они восклицают дуэтом, голоса сплетаются в единую волну, она упруго бежит по каньону.
— … А ты туда хотел идти.
— Однако. Если б этот камень не рухнул, мы сами сыграли бы в яму…
«И кстати, что в этом камне блестело?»
Он взобрался ко мне на плечо и заглянул в лицо.
Потом размахнулся и заехал мне кайлом под глаз и глаз упал на красный песок.
Теперь уже — наверное, красный песок. Потому что он стал зелёным.
Удар — и зелёный цвет пропал тоже.
Темнота.
— Смотри, да это же рубин… Здоровый…
Может быть и рубин. Теперь я не вижу ничего. Но глухим стать не могу. Чувствую звук всем телом.
— А второй — сине-фиолетовый андродамант с жёлтым зрачком.
— Красивый.
— Плиний говорил, что этот самоцвет имеет свойство укрощать страсти. Но по сути — это кристалл фторида кальция.
— Прямо, как два глаза — красный — рубин, другой — этот андро… фторид.
— Занятно, что они рядом выросли. У них даже корни срослись. Тандем — рубиновый фторник. Держи, дарю. И пойдём, здесь небезопасно…
Я лежу в темноте. Даже звёзд на небе не вижу. Только слышу эмоции и мысли. Свои и чужие.
Вот что-то тёплое. Как будто погладили меня изнутри.