Ну ничего, дойдет и до этих гнид. Ферзей из себя ломят, когда пешки не стоят…
Отвертка со своим невероятным журналистским и «классовым» чутьем убеждал, доказывал, что не все бабло ушло к ворам, что-то прилипло к рукам Антона. Но фактов не было. Не накопал.
И все же…
– Не может этого быть, – тихо произнес Михаил, уже понимая: может.
– Ну, тебе, конечно, видней. Только я на твоем месте хотя бы проверил.
Банковская ячейка была пуста.
Он резко обернулся к клерку:
– Что это значит?
– Странно, Михаил Александрович, что вы не знаете. Три дня назад господин Рожкин приехал, закрыл счет, забрал документы.
– Как три дня назад? – совсем ошалел Ученый. – Он же в Италии был… И где теперь документы?
Менеджер развел руками и со странным выражением посмотрел на Михаила. Во взгляде банковского служащего читалась жалость, смешанная с презрением: что, лоханулся, кинули тебя? Эх, дурашка…
Он медленно побрел к выходу.
Как же так? Больше десяти лет вместе. Сколько всего было, сколько пройдено… Нет, не должно этого быть!
Он быстро набрал номер Антона.
– Ну и как там твое дельце? – как всегда насмешливо поинтересовался Рожкин.
И по тому, как были произнесены эти слова, Ученому стало совсем тоскливо. Уже ясно понимая, что произошло неотвратимое, он прошипел:
– Что ты задумал, гад?
Нанаец ответил спокойно, будто давно ждал этого вопроса:
– Что задумал, то и исполнил. Ты в банке побывал, а? Хорошо там пошарил?
– Как ты успел? – тупо спросил Михаил. – Ты же летал в Болонью…
– Ха, в Болонью!.. Я там два месяца назад был, когда ты, чмо, думал, что я на Канарах брюхо коптил. Тогда и подписал новый договор. На себя. А потом провел допэмиссию – ты же, козел, полностью мне доверял, а? Даже не удосужился проверить ни разу. А я всю эту неделю в Москве занимался переоформлением – право-то подписи есть. Так что, теперь сиди, придурок, с одной своей вшивой акцией. Потому как у меня после допэмиссии семьдесят шесть процентов, и двадцать три – у Насти!
– И завод…
– И завод мой!
– Зачем? Тебе мало было? И Леся…
– Я этой суке, своей сестрице, за Лесю еще ноги повыдергиваю. А вот «зачем», тебе, быдлу, никогда не понять! – неожиданно взвизгнул он. – Мало мне? Мало! Такие, как ты, у меня все отняли! Все! Забыл, кем я раньше был? Это ты, быдляцкая морда, из канавы вылез, сначала в демократию поиграл, потом в новых русских. У тебя теперь – жизнь! А я, значит, у тебя на подхвате? Я?!
Не дослушав, Ученый сунул мобильник в карман.
Да-а-а… интересное кино. Надо же, как глубоко это сидит. Никак не думал, что Нанаец о своем комсомольском прошлом ностальгирует, не представлял даже, что жалеет о нем. И о чем жалеть-то? Ну дослужился бы при Советах, как папаша, до второго секретаря, может даже и до первого… Хотя вряд ли, у первых секретарей свои дети имеются. Ну и что бы он получил в результате? Спецмагазины? Так теперь до этого и дослуживаться не надо. Спецбольницы? Да вон их – сколько угодно… Власть? Вроде и это у него есть.
Нет, здесь другое. Ему недостает осознания принадлежности к касте избранных. Не может смириться с тем, что теперь любой Стерхов из Химок, любой Цыдыпжапов из Мухосранска, если есть воля, может стать элитой. С этим не поборешься, это в крови, как ни скрывай, как ни подавляй… И дело не в деньгах. Ему сколько ни дай – ничего не изменится, так и будет ненавидеть тех, кто из дерьма поднялся и рядом с ним на одной ступеньке или выше. Сколько таких? Наверно, еще много. Но реванша не будет. Нас больше, и мы уже никогда не отдадим то, что было завоевано. Не отдадим!
– Не отдадим! – жестко сказала Леся.
Они встретились на Арбате и сейчас сидели в нижнем зале уютного немецкого ресторанчика. Звучала тихая ненавязчивая музыка. По дороге он в общих чертах, избегая эмоций и комментариев, рассказал о поездке в банк и разговоре с Нанайцем.
– Но сначала посмотрим, как ты превращаешься в толстую бюргершу, – улыбнулся Ученый.
– Ну, это вряд ли.
Пожалуй, согласился Михаил, корми не корми – а все тощая, как жердь. Он быстро перелистал меню, сделал заказ для себя и для Леси, дождался, пока принесут пиво. Она медленно отпила из своей кружки, открыла сумочку, выложила на стол сигареты.
– Помнишь, мы с тобой говорили – давным-давно – про гражданское общество, которое должно уметь защищаться?.. Понимаешь, о чем я?
Да, он понимал. И ужасался. Конечно, она знала о нем все, конечно, она любила его, понимала, но он был уверен, что никогда не услышит от нее таких слов. Честная, законопослушная, миролюбивая, прямо не от мира сего, и вдруг так…