Важно, что с ней был он. Что они были вместе. «Столько лет… Столько лет… Прости, я сейчас закричу». Она не знала точно, были ли это мысли про себя либо вслух.
– Ты правда дружишь с бандитами? – лишь негромко спросила она, чуть расширив вылупленные глаза.
– Да. Но не надо нас так называть.
– Не буду, – пообещала новонареченная Маря и побежала на кухню, где в проржавевшей кастрюле булькал кипяток для чая.
Эдик остался в углу на лежаке. Его не огорчало отсутствие в единственной комнате кровати, дивана, кресла, стола или хотя бы двух-трех стульев. Он точно знал – скоро все будет иначе. Эта комната преобразится не столько в мебели, сколько в самом главном. В ауре, в токах воздуха, в духе тех, кто здесь живет, в глубинном строе их жизни. Как бывает со всеми, кого захватывает и взметает вправо-вперед-вверх магнетическая мощь коллектива.
Тяжело было от другого – Маша была настолько худа, что приходилось упорно смотреть только на ее поразительное лучистое лицо, с которого все эти часы не сходила улыбка безумного счастья.
– Ангел из дымки туманной… – тихо и безотчетно проговорил он, вытягиваясь на лежаке.
– Чего-чего? – напряглась вбежавшая Маша.
Будь на ее месте кто угодно, Эдик бы промолчал. Но за эти часы он откуда-то узнал: она поймет все.
– И что? – Маша заговорщицки нагнулась к Эдику, ловко удерживая чашки.
– Давай никогда не будем тебя Анной называть.
– И давай не будем. Я же Маря!
– Но есть проблема. Ты очень худая Маря.
– Так поправим, милый. Месяц, два – и я превращусь в хомяка!
Она быстро на аккуратно поставила чашки. В руки ей откуда-то залетела синеватая тряпица.
– Тебе должны нравиться женщины в косынках!
– Ага! А еще…
– А еще интересно, когда я без носков! Я ведь уже заметила! Вот так!
Она стянула с себя домашние брюки вместе с носками и кувырнулась на Эдика. Тот неловко подхватил ее, сминая белье на лежаке.
Проснулись одновременно, часа через три, в глухой тьме, всегда так заряжавшей Эдика.
– Маря, ты наша. Ты встаешь на нашу дорогу. Давай решать, как мы будем жить.
«Пусть она решит быть с нами… Упаси меня от стремления направлять дела каждого… Но пусть она так решит!..»
– Я твоя, а не ваша, – закуривая, сказала Маша. – А дорога – значит, дорога.
– Маречка, так у нас не бывает.
– У вас так не бывает? У нас так не бывает… У нас… Ладно. Ваша. Но только потому, что твоя.
– Маря… Не могу объяснить, почему я так думаю… Но… Мы сделаны друг для друга, Маря!..
– Ты не можешь, а я все понимаю. Да. Друг для друга. А если бывает прошлая жизнь, то в ней мы были братом и сестрой. Как-то вдруг это стало ясно. Но и сама не пойму, как так вышло, что узналась только сегодня.
Отвертка молчал. В глубине души он верил в чудеса – не верил только, что чудо придет к нему. И теперь не знал, кого и как за это благодарить.
– А кто вы? – вдруг спросила Маря, весело взглянув в глаза Эдику. – Как вы называетесь?
Он ждал этого вопроса. И ответил. Медленно, но четко:
– Аварийщики.
Маря снова вылупила глазки:
– Ну-у?.. Аварийщики… Даже я слышала. Читала недавно. «Беспредел на дорогах»! – Она на мгновение осеклась, но продолжила в темпе скороговорки: – Однако ведь там…
– Да, – твердо сказал Эдик.
– И то, что пишут?..
– В общем, правда, Маря. Это и есть мое подразделение. Все это делаем мы.
Он напряженно ждал.
– Может быть, – после долгого молчания сказала она, – если дело правильное, оно того стоит. Я к этому пока не привыкла, но верю тебе, что и так надо.
– Верю… Вера… Верность! Вот что главное, Маря. У нас – так.
Они обнялись снова.
– Маря, но почему мы не были так в универе? Не любили друг друга?
– Не знаю, милый. Может, любили уже? Не знали только. Иначе не случилось бы сегодня. Я живу с этого дня потому, что появился ты.
– Может, и я потому, что ты?
– Может.
– Но обидно, что время потеряли. Ты прикинь, сколько бы мы навертели.
– А ты прикинь, сколько теперь навертим!
Эдик поражался себе, насколько ему легко говорить о таком. Как никогда. Нигде. Ни с кем.
– Маря, я тоже твой. Наш – и значит, твой… А у тебя хороший дом…