Не колеблясь ни секунды, Михаил согласился. И не пожалел. Он сделал три ездки на пару с прапором. Эта операция оказалось столь успешной, что новую жизнь можно было начинать несколько раз подряд.
Он бы и начал. Но «Мосфинансинвест» решил по-другому.
– А мне вот никогда не везет, – жизнерадостно сообщил Беседа.
Остальные сосредоточенно разводили «Рояль». Они были так увлечены священнодействием, что даже не прервали многословных излияний бурятского великомученика. А тот с упоением принялся излагать драматичную историю своей жизни, прерываясь лишь на то, чтобы быстро прожевать сосиску и запить ее полученной-таки «Херши».
– Вот представьте: я стопроцентный бурят, а мой дед – Джон, отец – Джон, и я тоже – Джон. Джон Джонович. А почему?
Никем не останавливаемый – новые приятели уже начали дегустировать искрометный напиток – Джон повел рассказ о наболевшем. О том, как его легендарный прадед, Санжимитып Цыдыпжапов, на втором съезде Коминтерна в Петрограде встретил «неистового репортера» Джона Рида. А вернувшись на родину, заповедал потомкам называть каждого в роду старшего отпрыска мужеского полу этим не совсем подходящим для коренного бурята именем.
Но вот ему, Джону Цыдыпжапову – уже третьему, – досталось не только имя, но и литературный талант тезки. Разумеется, Джон был круглым отличником, и вопрос о том, выдержит ли он конкуренцию с начинающими столичными авторами, не приходил в его светлую голову. Он уже видел себя на новом Старом Арбате (по телевизору много раз показывали этот российский Монмартр) декламирующим под шумный восторг публики свои гениальные произведения. Его не обескуражил даже тот прискорбный факт, что в год, когда он окончил школу, разнарядка на золотые медали в Бурятии почему-то не пришла. Слегка удивленный этим недоразумением, но все еще полный радужных ожиданий, он отправился в Москву.
Джон без проблем сдал документы в приемную комиссию Литературного института, приложив к ним объемную папку своих произведений, и спокойно стал ждать первого экзамена. И тут его постигла очередная – после странного наречения и лишения золотой медали – неудача. Его фамилии не было даже в списке на допуск к экзаменам.
– Я ж пятнадцать стихотворений приложил! – отчаянно доказывал он секретарше, вернувшей ему документы.
– Это не имеет никакого полового значения, – меланхолично ответила она и гаркнула: – Следующий!
После такого позорного провала возвращаться в Улан-Удэ было немыслимо. И несостоявшийся литератор вот уже две недели влачил жалкое существование в дворницкой, успешно пройдя конкурс на замещение должности дворника при том же Литературном институте. К слову сказать, его предшественник благополучно сдал все экзамены и готовился пополнить ряды начинающих отечественных прозаиков. Этот факт, как и неистощимый оптимизм, передавшийся вместе с именем тезки, вселял надежду в сердце начинающего работника метлы.
Первая бутыль спиртосодержащего коктейля подошла к концу. Бурят Джон Цыдыпжапов, утомившись от собственного рассказа и сморенный впервые в жизни продегустированным заморским пойлом, тихо посапывал в обнимку с опустевшей бутылкой «Херши». Эдик прислонился спиной к липе и, безмятежным взглядом блуждая по темнеющему безоблачному небу, забормотал что-то невнятное, но вдохновенное. Михаилу показалось, что из уст собутыльника льются какие-то очень лирические светлые строки, может быть, «Я сидел у окна в переполненном зале», а может, и собственного, Эдикова, сочинения.
Стерхов подвинулся ближе.
– …Твою мать, говорю, Перстень, здесь и на дольчики для моей Алиски не хватит… Мы ж этого мудака почти трое суток пасли. – Эдик встрепенулся, взгляд стал более осмысленным. – Помнишь, Колокольчик, – обратился он к Алексею, – как мы ту тачку у «Сокола» взяли? Качественно ты тогда…
Осоловевший, но еще вполне адекватно воспринимающий действительность Леха, названный Колокольчиком, важно кивнул и обернулся к Михаилу:
– Представляешь, у того козла новенькая «восьмерка», а у нас – раздолбанная «треха»…
И тут Остапа, то есть Колокольчика, понесло. Второй литр разбавленного «Рояля» согрел желудки под полный драматических подробностей рассказ…
– Понимаешь, нам Перстень говорит: надо эту брать, ее уже заказали. А тот козел, как чувствует: на ночь только в гараж, днем – на надежную стоянку. Водили-водили его по городу, ну, на хрен, никак не перехватить. И тут вдруг – бац! – у магазина встал… и мы стоим.