Вещи. Ах, да, вещи. Радиометр, пистолет, коробка патронов — и тяжёлая сумка с доброй сотней флакончиков тёмно-зелёного стекла. Каждый флакон накрепко запечатан сургучом и надписан серебряной краской, тонким почерком и на невиданном языке. Проложил поролоном, не должны бы побиться…
Милена.
Я здесь, милый.
Как ты?
По инструкции, — улыбнулась там, вдалеке. — В пекло не лезу. Пока что, — послышалось раздражение. — Ничего интересного.
Не злись, мы уже скоро. Только что закончили с кораблём, сегодня взлетаем с Дейдры. Через две недели увидимся.
Жду тебя, милый.
Взлетали в ночь. С пустой заснеженной полосы, в чёрное небо над недобро затихшей планетой. Планетарный рейд, ещё неделю назад искрящийся метками кораблей, тоже был пуст: кто совсем глупый — ушел в Метрополию, кто не совсем — тот на Периферию, а самые умные побросали свои «корыта» на орбитальных на станциях, и закопались поглубже в грунт.
Федерация готовилась умирать.
А мы вот живём. И — да, мы не умные. Мы глупые… но не совсем. Мы идём на Периферию… и даже чуть-чуть за неё.
Как пел этот парень из лондонского Политехнического? «Держать курс на самое пекло»?[57]
Эфир молчал, даже станция обороны не спросила порт назначения. Экран радара был чёрен и пуст. Только звёзды за бронестеклом; холодные белые звёзды мировой линии, которая, возможно, обречена. Звёзды впереди, тихий гул движка за спиной. А в голове всё крутилось, заевшей пластинкой шестьдесят лохматого[58] года, -
«Little by little the night turns around…»
Глава 15. Курс на самое пекло
— Мэллони, мать твою ёб, — заходился в наушниках Вессон. — Где нахуй энергия?
— Щааассс!
— Саммаэль, да шевели ты там ручками!
Саммаэль промолчал. Потому что он шевелил-таки ручками. Но впустую: не дотягивался ни до одного, блин, поручня, болтался посредь коридора, как говно в проруби…
— Да что ты там в самом деле, — Вессон углядел его на мониторе. — Руки выпрямил и за голову завёл, потом резко нагнулся вперёд и руки к груди, будешь напротив поручня — распрямись и хватай…
Саммаэль так и сделал. И схватил-таки скобу. Всё, теперь уж держусь, теперь фиг отпущу, сначала закрепил левую — потом отпускаешь правую…
Ну ёбаная ж ты невесомость!..
— Так, Саммаэль, закрепился, — продолжал командовать Валентайн. — Ползи к створке ракетного. Вторую минуту, блин, нет управления, у меня тут очко на минус… Мэллони, — переключил на машинное отделение. — Что у тебя?
— Пожар!!!
Корабль дальней разведки горел. «Курс на самое пекло», бормотал колдун, переползая со скобы на скобу, «Вот оно тебе твоё пекло, блядь, персональное! С доставкою на борт!» Пятую минуту горело в машинном; теперь вот ещё управление. Управление — это кабель-канал, кабель-канал — в ракетном отсеке, а пожар в ракетном отсеке — это пожар в жилом, а пожар в жилом — это пиздец, а пиздец мы не лечим…
— Валь, створки горячие! — Саммаэль дополз до потолка коридора, приложил к потолку ладонь.
— Блллядь, ну так я и знал… Мэллони, выключи ты уже вентиляцию!
— Щаааас!
— Так, «ведьмак», — заторопился пилот. — Шлем застегнул, кислород включил, перчатки надел… да держись ты за поручень ногами, или концом примотайся!
— Конец под скафандром! — огрызнулся колдун.
— Да фалом, фалом, верёвкой, которая у тя на поясе… Так, слушай. Подтяни к себе огнетушитель и приготовь. В ракетном отсеке огонь выжрал весь кислород; когда откроются сворки — ёбнет обратная тяга[59]! Закрепись, закрепись понадёжнее, — Саммаэль обматывал фалом поручень. — Голову спрячь в карман, чтобы не оторвало, и приготовься бить из огнетушителя! Не пускай огонь в коридор! Да где у тебя эта «банка»…
Саммаэль подтянул за верёвку огнетушитель; вот он, красненький, вот он, в руке… только дышать что-то мне трудно…
— Кислород, блядь, включи, — догадался пилот. — Всему, блядь, учить тебя надо! Так… готов? Не готов! Мэллони, в рот тебе крейсер, открывай ракетный отсек! Голову, голову береги, прижмёт сейчас к поручню створкой!
Огонь был живой. Висел на ошмётках кабель-канала, пульсировал жёлтый светящийся шар в мутных дымных разводах, тянул во все стороны протуберанцы, искал пищу, искал кислород. Мэллони сумел открыть створки медленно, предельно медленно, не дунуло, не раздуло, не подпитало огонь свежим воздухом…
Саммаэль ударил из огнетушителя.
— Да не раздувай ты его, не раздувай, — зашёлся пилот. — Не сбивай ты огонь, а укутывай! Уменьши напор, краник на рукоятке!
Колдун повернул краник, упёрся спиной в поручень — отдача норовила скинуть его в коридор, — повёл шлангом по кругу. Пенная струя углекислоты сбивала с кабелей сажу, оседала на стенах инеем; полетели на стекло шлема капельки конденсата.
— «Ведьмак», хватит, хватит, оставь на потом! — забеспокоился Вессон. — Давай, посмотри, что там!
Саммаэль беспомощно размазывал копоть по стеклу шлема.
— Да тыльной стороной, тыльной! На тыльной стороне перчатки скребок, для этого там и приделан!
— Ага… — наконец развиднелось. — Так, Валентайн… возгорание устранено, кабель-канал управления выгорел на протяжении метра. Но тут, по-моему… на правом борту прогар крышки ракетной каморы!
— Что?!
— Да посмотри сам…
— Да камера за угол не заглядывает! А дверь, блядь, я открыть не могу! Так, Саммаэль, ты радиометр взял?!
— Щас… да, вот он!
— Ну так замеряй!
На экранчике радиометра загорелась буковка «бета»[60].
— Протечка.
— Пиздец. Сильная?
— Слабенькая… но продолжает расти.
— Блядь, там трития литр, мы ж не отмоемся… Мэллони!
— А?
— Потушил?!
— Потушил!
— Можешь дать привод ракетной правого борта?!
— Могу!
— Крути! Саммаэль, какая камора прогорела?
— Номер четыре!
— Грэг, сбрасывай зонд номер четыре!
— Стоп, стоп, Мэллони, стоп!!! Затянуло кран-балку, она ж тут болтается, в невесомости! Сдай назад десять градусов!
Барабан револьверной установки качнулся назад.
— Щас я её, рукой придержу…
— Не рукой! — заорал пилот. — Не рукой! Если балку затянет ещё раз, руку отрежет по локоть! Дуй в подсобку за ломом!
— Некогда, — огрызнулся колдун. — Горючка течёт. Я держу, я держу, — подтянул балку к себе. — Грэг, сбрасывай номер четыре!
Барабан повернулся. «Номер четыре на пусковой позиции», бормотал в наушниках Мэллони. «Канал катапульты герметизирован, створки брони отошли. С поджига снять, с управления снять, обход предстартовых тестов, катапульта… катапульта пошла…»
Поручень под рукой дрогнул.
— Четвёртая сброшена! — доложил Грэг.
— Рост радиации прекратился, — подтвердил Саммаэль.
— Ты остальные каморы смотрел? — спросил Вессон. — Целые?
— Остальные в порядке.
— Возгорания?
— Нет.
— Так, — пилот пнул ногой по чем-то железному. — Дверь я открыть не могу. Саммаэль, мыть отсек будешь ты. Дуй в подсобку, тащи водососку. Грэг, канализационную магистраль на двойную фильтрацию…
— Да вы мне сейчас всё жизнеобеспечение засрёте!
— А у нас есть автономное «сосало»?
— Нет…
— Ну так и не пизди! Живы останемся, фильтры заменим! «Ведьмак», давай, шевелись, раньше начнёшь — меньше дозу получишь!
— Идея была хорошая, — пилота наконец-то освободили из ходовой, провернув кремальеру[61] ломом.
— Да, хорошая.
— Но не получилось.
— Не получилось.
Саммаэль в третий раз чиркнул зажигалкой.
— Да брось ты эту манду, не будет она гореть в невесомости[62]!
57
«Парень из лондонского Политехнического» (Роджер Уотерс, группа Pink Floyd) пел несколько по-другому: «Set the controls for the heart of the sun». Смысл, впрочем, был тот же, «да гори оно всё…»
59
В замкнутом помещении огонь расходует весь кислород. Если после этого открыть дверь, то при поступлении свежего воздуха огонь мгновенно вспыхивает с новой силой, и пламя выплёскивается наружу. Это и называется «обратная тяга».
60
В качестве ракетного топлива используется тритий, а тритий бета-радиоактивен. И, в связи с этим, крайне токсичен при попадании внутрь организма.
62
Именно так: нет гравитации, значит, нет и конвекции, т. е. продукты сгорания не отводятся и свежий воздух не поступает. В невесомости горение может происходить только при принудительном обдуве.