А в последних числах августа девочки — со своим вечным хи-хи ха-ха — отправили сдавать экзамен уже самого Саммаэля. В качестве «экзамена» следовало — ни много ни мало — вломиться в контору к тому самому лысому комиссару, и хлопнуть его по лысине. Саммаэль заикнулся было притащить туда Джуда и вылечить комиссару бельмо — но все трое дружно замотали головами.
По условиям «экзамена», вламываться следовало без ствола (его реквизировала Ани), с парадного и в рабочее время. Топтуны, похоже, были проинструктированы и готовы к визиту; и, только завидев пронесшуюся над улицей тень — открыли огонь из чего попало. Саммаэль чуть замешкался — и едва не поймал подарочек калибра семь девяносто два; прозлился всерьёз, слепил «воздушный пузырь» и зашвырнул полицаев метров на двадцать в разные стороны. В фойе пошло уже по-накатанному: оказалось, что, замедлив время, очень удобно готовить тот же «воздушный пузырь» (как ни плохо относился Саммаэль к элементальной магии) и искать точку для опоры; никто из будущих «летунов» даже не успевал шевельнуться. Лестницу до третьего этажа Саммаэль прошел ходом, наплевав на условие «произвести максимальные разрушения»; получилось достаточно быстро, никто из клерков и глазом моргнуть не успел. Дверь в кабинет Саммаэль вышиб тем же «пузырём»… только дверь почему-то полетела обратно на Саммаэля, и пришлось отбивать вбок! Комиссар стоял прямо за дверью, в боевой стойке и в готовности; судя по тому, как висели в воздухе щепки от двери, со временем дедок обращался тоже лихо. Постояли, посмотрели друг на друга, после Саммаэль вышел из замедленного времени и объяснил магу свою «экзаменационную задачу». Тот хмыкнул, хлопнул себя по лысине сам, и попросил порекомендовать какого-нибудь путешественника средней квалификации, поскольку ему «очень надо», а платит он золотом. Саммаэль пообещал поискать, с удовлетворённой улыбкой прихватил со стола — вот чудо-то! — коробку патронов девять на девятнадцать, и покинул кабинет переходом прямо к амбару.
На этом «экзамен» и окончился. Лари огорчилась, а Ани с Джудом долго злорадно ржали. Саммаэль всё не понимал, над чем они ржут, кони педальные, — а потом распечатал трофейную коробку. И оказались там — сука-комиссар! — одни холостые…
Глава 3. Катастрофа и математика
…А утром, ближе к рассвету, земля дрогнула.
Саммаэль открыл глаза, уставился в проходившуюся крышу амбара над головой. Почувствовал — слева Ани, справа Лари, родное уже, привычное тепло. Поискал вниманием, нашел, — Джуд, шлемазл, опять скатился с сеновала…
Толчок.
Бесцветная, серая, колышущаяся муть. Ни форм, ни предметов. Как будто я сплю. Как будто я даже не открывал глаза…
Блядь. Я уже открывал глаза! Они и сейчас открыты!
Ужас. Как в первый раз, когда заснул в своей постели, а проснулся в Хаосе. Ни койки под задницей, ни земли под ногами… блядь, да ни задницы, ни ног тоже нет! Вообще ничего нет! Меня — тоже нет!
Назад, назад! Обратно, к теплу, к земле, к жилому миру, где хоть какое-то — но небо над головой…
А нету.
Нету его, мира.
Был, понимаешь, и нету.
Один грёбанный Хаос.
На том месте, где только что спали, на том месте, где только что жили, все, вчетвером, Ани, Лари, Джуд, — только бессмысленная круговерть; серым по серому, без форм, без очертаний, без верха и низа, без назад и вперёд, без направлений, без времени…
Ужас. Нет, не как «в первый раз», куда как сильнее: тогда не знал, во что ввязывался, сейчас — знаю. Тогда можно было бояться только за себя, а сейчас…
Ужас-то ужасом; но рефлексы-то не пропьёшь! Левой рукой — Лари, правой рукой — Ани, успел, ухватил, вот они, их ладошки, милые, теплые, — и нафиг отсюда!
И, уже выходя, выпрыгнув на соседнюю линию, из мути Хаоса да к самому к рассвету — блядь, да что же я делаю! Не баб надо было хватать! А Джуда!
Потому что Джуд — остался. А бабы за ним вернулись! А уж выскользнуть у меня из рук — это они всегда умели. И Лари, и Ани. Шустрые, ссс…
Обратно! Не заходя на стабильную линию — обратно. Только сдёрнув на себя толику энергии, частично восполнив потерю сил, — обратно в зону распада. Как можно точнее воспроизведя направление выхода…
Лари!
Ани!
Джуд!
Ничего нет. Ни неба, ни земли. Только водоворот — чуть более тёмным по чуть более светлому; водоворот, но он же не засасывает, он же выталкивает!
Ель с вывороченными корнями. Заяц без головы. Голова без зайца. Дырявая дверь от амбара. Сноп сена.
И всё — тает! Тает, на глазах! Сначала уходит цвет, потом — объём. Потом — контур в клок тумана, а туман — в ту самую, серую муть, где нет ничего, и где всё, блин, когда-нибудь было!
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Обитаемый мир, дождь, болото. Прошел зону распада насквозь; сдернуть ещё энергии — и обратно, обратно, обратно!
Стоп. Медленно. Вдумчиво. Слабейшие следы. Предметы исчезают сразу; информационный след держится минуты и десятки минут.
…Голоса. Папа, папа! Мычание коровы. Лай собаки. Выстрел из ружья. Выстрел, блин, из моей «беретты». Обрывки лиц, обрывки снов; сон Лари о том, как она впервые искала Ани в Хаосе, сон Ани о том, как она меня… или это мой сон, как я Ани…
Поиск. Задержаться. Искать. Искать любой след, любое воспоминание.
Заяц без головы, голова без зайца.
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Поле, рассвет.
Проход номер три. Не наблюдается ни малейших следов того, что здесь когда-либо существовал обитаемый мир. Ни малейших следов живых существ. По-видимому, люди, — да и вся органическая жизнь — погибли мгновенно в самом начале распада; кроме, разве что, одного ебанутого колдуна. Более того, по ощущениям, расстояние между ближайшими мирами сокращается до значений, характерных для этого сектора. Прорыв затягивается, как будто здесь, в этой области Хаоса, вообще никогда не было никакого мира! Никакого амбара с сеновалом! Никакой Лари, никакой Ани, никакого Джуда!
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Дождь, болото.
Блядь, какого хуя я учился у девчонок! Надо было учиться у Джуда! Не можешь найти — так вообрази! Вообрази, что искомое здесь всегда было! Джуд ведь, сука, воображал, — и оно ведь, сука, появлялось! Тёплая ладошка в левой руке. Тёплая ладошка в правой руке. Ани и Лари. Две быстрых, неуловимых тени, хороводом вокруг меня на солнечной поляне. Джуд со своей ёбанной лютней — и со своими ёбанными бабочками. Это ведь всегда здесь было!!!
Конец прохода. Поле, рассвет.
Это был последний проход, который Саммаэль отчётливо помнил. По-видимому, прежде чем потерять сознание, он совершил ещё один; потому что в следующий раз он очнулся не на рассветном поле, а под дождём и в болоте. И только и хватило сил, что вытащить хлебало из жижи на ближайшую кочку… да намотать на себя часть жизни с окрестных хлябей, как наматывают на себя короткое одеяло.
После чего снова вырубиться.
Как позже Саммаэль думал, — ещё ему повезло, что силы кончились в самом конце прохода. Были реальные шансы тоже остаться в Хаосе, тоже раствориться в нём, без остатка, к ядрёной матери…
Впрочем, «повезло» тут понятие относительное. Потому что — Лари. Потому что — Ани. И потому что Джуд.