Выбрать главу

— А как же, извиняюсь, практически оформить этот раздел? — подняв руку, спросил дядя Аркаша. — Где эти Палеллиативы держать? Их же будет шешнадцать штук. Может, наколотить гвоздей возле нужного места и повесить их там за номерками, как, скажем, шляпы в театре?

— Нет. Возможна путаница. Лучше пусть каждый держит свой экземпляр в своей комнате и по мере надобности берет с собой, а также выдает своим гостям, по их требованию.

Жильцы мрачно разошлись. Шофер Желудяк что-то пробурчал вроде того, что его вполне устраивает «паллиатив». Но, как и следовало ожидать, Мадрида Павловна не обратила на выпад консервативно настроенного шофера ровно никакого внимания.

Однако несмотря на все старания этой почтенной женщины, порядка в квартире становилось все меньше и меньше. Первой обнаружила это почтальонша, ибо больше никто не желал получать за отсутствующих заказные письма и телеграммы. Потом Нина Петровна уехала в длительную командировку, и плитка, мыть которую настала ее очередь, стояла грязная, как старорежимная хавронья. А когда дядя Аркаша отправился в Воронеж к сыну в гости, как нарочно перегорела курируемая им лампочка в туалетной, и из этого тоже ничего хорошего не получилось.

Все кончилось совершенно неожиданно.

Дяде Аркаше пришла пора идти на пенсию. Но как на грех, в райсобесе дело прочно застопорилось Дядя Аркаша писал, звонил, жаловался — все без толку Промытарившись так с полгода, он решил отправиться сам.

— Ваше заявление должно быть у старшего инспектора, — сказали ему в райсобесе. — Оно было передано еще полгода тому назад. Пройдите в шестую комнату налево. Там спросите…

Фамилии дядя Аркаша не расслышал. Но, войдя в комнату номер шесть, он остановился на пороге потрясенный, пораженный.

За столом важная, как монумент, восседала Макрида Павловна Куликина.

Плюнув на все дела, дядя Аркаша вихрем помчался домой. Его сообщение произвело сенсацию.

— Положим конец бюрократизму! — стукнул кулаком по столу Желудяк. — Ты, Аркадий Фомич, действуй по месту ее работы, а мы здесь развернемся!

И в тот же вечер чья-то дерзкая рука кощунственно посдирала все бумажки со стен, «гражданин Краюхин» демонстративно, вне всякой очереди, выкрасил подоконник в кухне, а шофер Желудяк с вызывающим видом взялся чинить стирочную скамью.

В комнате Куликиных было тихо. Собрание в эту субботу не состоялось.

Кончилась бурная, кипучая жизнь в квартире. Начались обычные, серые будни. Снова на звонки открывал двери тот, кто был поближе, почту вынимал Желудяк. Теперь он, кроме «Советской России», нагло просматривал новый журнал «Советский экран», ч никто его за это не шпынял. И когда однажды в воскресенье Мадрида Павловна, выйдя на кухню, как бы про себя прогудела:

— Наладилась студень варить, а лаврового листа и нету. Кончился, — добродушные хозяйки, не помня зла, дружно сказали.

— Возьмите у, меня У нас, кажется, есть.

ИВАН НИКИТИЧ В КАЧЕСТВЕ СОЛИСТА

Увидев вывешенный на доске объявлений график отпусков, главный бухгалтер пришел в неистовство:

— Опять в ноябре! Это в конце концов возмутительно! Что я: пария, невольник, крепостной?

И с резвостью пикадора помчался выяснять этот вопрос к директору фабрики.

— Анатолий Мироныч, — закричал он с порога, отпихнув изумленную секретаршу, — это произвол! Где я нахожусь? Где я работаю?

— На фабрике «Трикотин», — наивно ответил директор. — А что, собственно, случилось?

— А то, что мне надоело каждый год шмыгать на лыжах и вместо цветов нюхать сосульки! Я тоже хочу моря, цветов, солнца! Другие из отпуска виноград привозят, а я насморк!

— А отчет за полугодие? — прервал его директор. — Вы слишком горячитесь, Иван Никитич. По-моему, вы холерик.

— Я не холерик, а главный бухгалтер! — объявил Иван Никитич. — И я горд. Да, горд! Произвола терпеть больше не намерен. В конце концов у меня есть заместитель. Может он один раз сдать отчет?

— Не может. Он у нас новый человек. Вы хорошо знаете, что без вас все пойдет вверх ногами. Вы у нас…

Но эта грубая лесть не смягчила разбушевавшегося бухгалтера.

— Я ухожу с работы! — безапелляционно заявил он. — Хватит попирать мое человеческое достоинство! Считаю себя свободным ог своих обязанностей и прошу исключить из списков личного состава!

И он вышел с независимым видом.

Дома Иван Никитич, сидя за обедом, как будто между прочим сообщил жене:

— А я, знаешь ли, с работы уволился..

От неожиданности Агафья Петровна уронила ложку в кастрюлю и вместо селедки окропила уксусом сладкие блинчики.

— За что это тебя?

— Как это «за что»? Я сам подал заявление об уходе. Еду на юг. Собери чемодан! По собственному желанию.

— Пятнадцать лет работал — не было собственного желания, а тут вдруг появилось желание! Не иначе, как напутал чего-нибудь…

Швырнув салфетку, Иван Никитич произнес краткую, но пламенную филиппику, подвергнув сомнению способность супруги понимать человеческую речь, после чего направился на вокзал заказывать билет.

— Я тоже хочу загорать в трусиках на морском берегу! — упрямо бормотал он, трясясь в троллейбусе. — Хочу сидеть под магнолией и жевать гуяву.

Ничего не понявшая в сложных переживаниях мужа Агафья Петровна складывала в чемодан трусики, полотенца, зубную щетку, обильно поливая каждую вещь слезами. Она укрепилась в мнении, что Иван Никитич сделал что-то нехорошее и теперь хочет укрыться от ответственности под сенью баобабов и финиковых пальм.

Через два дня Ивана Никитича уже уносил поезд Москва — Симферополь. Сидя в вагоне, он с наслаждением читал «Королеву Марго», выскакивал на каждой остановке и в неимоверных количествах поглощал помидоры, варенец и кислющие яблоки, от которых глаза лезли на лоб.

Соседи оказались очень милыми, приветливыми людьми. Быстро разговорились.

— А где вы работаете? — спросила его пожилая, полная женщина, ткачиха из Иванова.

Иван Никитич замялся.

— Я… видите ли, я сейчас нигде не работаю. Так, свободный художник… хе-хе! — принужденно засмеялся он.

— Странно! — сказал юноша в форме юриста. — Такой еще… нестарый и полный сил человек… На какие же средства вы существуете?

— А я… на… на свои сбережения, — заносчиво сказал Иван Никитич. — Имеет же право человек жить на сбережения, если он никого не убил и не ограбил?

— Ну, да… — неопределенно промямлил юноша, отворачиваясь к окну. — Рантье… конечно…

— А есть у вас специальность? — осторожно спросила соседка.

— Конечно. Я главный бухгалтер.

— И не работаете?! — ахнула соседка. — Да это просто некрасиво с вашей стороны! Хотите, я вас устрою на наше предприятие? Нам как раз нужен главный бухгалтер… Если только, конечно, за вами ничего такого…

— Благодарю, не нуждаюсь! — отрезал Иван Никитич. — Я просто не желаю работать. И все. А устроиться я и сам сумел бы.

В вагоне наступило неловкое молчание. Юрист вышел в коридор покурить, женщина стала устраиваться на покой.

За время пути Иван Никитич разочаровался в своих спутниках. И поэтому, прибыв на место, он, не попрощавшись, вышел на перрон и, небрежно размахивая легким чемоданчиком, побрел по залитой солнцем дороге вдоль берега, с жадностью глядя на зеленоватые муаровые волны.

Он быстро нашел комнатку. Договорился с хозяйкой, сунул чемодан под кровать и отправился на пляж.

Первый день прошел чудесно. Иван Никитич валялся на горячем песке, всласть лакомился фруктами, названия которых узнал только сейчас, плескался в море, с удовольствием глотая попадавшие ему в рот брызги горько-соленой воды.