— А талию куда девал? — смеялся Василий — Давай пойдем на весы. А будешь уезжать взвесишься еще раз.
С первым заданием Николай провозился два дня. Написал объяснительную записку со своим мнением, что выступать по этому вопросу не следует. Второе задание было, как говорил редактор, «для души». Предстояло написать очерк о каком-нибудь передовом человеке города. За советом Николай обратился к собратьям по оружию — в редакцию городской газеты «Знамя».
— Знатных людей у нас много, — задумчиво сказал ответственный секретарь Горелов. — Есть слесарь, машинист-тяжеловесник, штукатур…
— А нет ли чего пооригинальнее? О слесарях и машинистах тысячу раз писали.
— Гм… пооригинальнее, — почесал за ухом Горелов. — Надо подумать. — И внезапно его осенило: — Чудная есть фигура! Как только мы сами проморгали! Все заметочками да информациями отделывались, а чтобы там очерк или рассказ об опыте — этого не было. Просто руки не доходили. Ладно, для столичной газеты не жаль. Сейчас я вам альбом с вырезками принесу.
Через несколько минут альбом уже лежал перед Николаем. Он открыл первую страницу, и…
— Позвольте, — сказал он хрипло, — позвольте! Вот это и есть знатная личность?
— Да! — удивленно посмотрел на него Горелов. — А что? Не нравится? Лучший кулинар области, Василий Викторович Клюев… Да вы сначала почитайте, потом будете… гм… гримасничать.
И он недовольно отошел к неистово звеневшему телефону. Ему было обидно, что Кузьмин так холодно принял этот «подарок».
Из коротких газетных строчек Николай узнал о «профессоре Салатове» очень много. Оказывается, два года назад Клюев был награжден Министерством путей сообщения за то, что во время буранов и метелей организовал доставку горячей пищи к местам работы, туда, где люди расчищали пути от снежных заносов.
Той же весной было опубликовано письмо молодых целинников. Они от всей души благодарили Василия. Когда их эшелон стоял на этой станции, он вкусно и быстро накормил их да еще наготовил в дорогу пакетов с продуктами: булками, колбасой, котлетами. Благодарные ребята написали об этом и в ЦК комсомола.
А еще он узнал, что Василий Клюев уже выпустил несколько брошюр о новшествах в общественном питании, а сейчас готовит книжку о том, как можно использовать местные ягоды и фрукты.
— Оказывается, он скорее написал, чем… — растерянно бормотал Николай, тупо глядя на газетные вырезки. — А мне и не заикнулся об этом.
— А вы с ним разве уже знакомы? — ревниво спросил Горелов.
— Школьный товарищ! — с неожиданной для самого себя гордостью сказал Николай. — Мы его еще в те поры профессором Салатовым прозвали.
— А что вы думаете? — сказал Горелов. — Может быть, и будет профессором. Ведь он заочно учится, диетологию изучает. Вы об этом знаете?
— Конечно, знаю, — бодро соврал Николай — Он мне о всех своих замыслах рассказывает. И я их, конечно, одобряю. Да, одобряю. Откровенно говоря, я и сам думал о нем написать, да неудобно было Могли сказать, что, мол, вот своего товарища рекламирует. А теперь все будет законно.
К концу командировки был готов и очерк. Он назывался «Профессор Салатов».
Прощались они с Василием по-дружески Николай радостно прятал в чемодан подарок Василия: брошюру о питании для лиц, склонных к полноте, с авторской сердечной надписью.
— Если еще что-нибудь изобретешь, пиши Василий, — просил он. — Я же тебе друг. Давай советы. Пусть я буду для тебя подопытным кроликом. Шутка ли! За три недели три килограмма сбросил.
— Кроликом нет, а вот подопытным буйволом ты пока еще можешь быть! — смеялся Василий.
И они крепко обнялись.
ПОВИЛИКА
В редакцию они пришли втроем. Все одногодки, все со свеженькими университетскими значками.
Встретили их приветливо.
— Молодое пополнение? Замечательно! — сказал редактор, — Ну, к чему у вас душа лежит? Кого куда?
Клава без запинки сказала:
— Я бы съездила в командировку куда-нибудь подальше, для начала с опытным журналистом. Можно провести рейд на отстающем заводе.
— А я бы в колхоз поехал, — заявил Игорь, — могу и один. Попробую очерк написать.
Белокурая Нина несмело проговорила:
— Если можно, поработаю в отлетах редакции.
Так и сделали Клава и Игорь, получив редакционные удостоверения и командировочные, на другой же день выехали: она — на завод, он — в колхоз.
Нину посадили в отдел науки и техники. Редактор отдела Иван Петрович, человек немногословный и сдержанный, встретил ее суховато:
— Сидеть здесь нечего. Пойдите в научно-исследовательский институт и сделайте заметочку на тему…
Через два дня Нина положила перед Иваном Петровичем три странички, исписанные крупным, детским почерком. Заведующий отделом начал читать. В середине второй страницы он сдвинул очки на лоб и внимательно посмотрел на Нину. Девушка сидела тихо, не шевелясь, сложив руки на коленях.
— Гм… (Ничего не понимаю, — сказал Иван Петрович. — Ерунда какая-то! «Роберт Поликарпович Тюлькин работает эсперантом. В свободное время этот инергичный, талантливый человек изучает немецкий, английский и американский языки». Чушь! Американского языка не существует.
Голубые глаза наполнились слезами:
— Неужели так плохо? А я старалась!.. Ну, поправьте, прошу вас! Я так надеялась на вашу помощь! Мне говорили, что вы всегда поддерживаете молодежь.
— Ладно, — смягчился Иван Петрович. — Поправлю.
Заметка была напечатана, и на летучке ее даже похвалили. А Нина пересела в промышленно-транспортный отдел, которым заправлял Петр Иваныч — веселый толстый человек в круглых очках. Прочитав первую Ниночкину заметку, он долго хохотал:
— О ой, не могу! «Ширится соревнование проводников и полупроводников…» Это кто же такие?
— Это… которые… — смущенно пролепетала Нина. — В общем, недавно пришедшие на транспорт…
— Га-га-га! — продолжал грохотать Петр Иваныч. — Умора!
Пойду покажу ребятам.
На голубые глаза навернулись слезы:
— Ой, нет, не надо, прошу вас! Подправьте, вы такой добрый! Я слышала, что вы всегда помогаете младшим товарищам.
Петр Иваныч сдался. Он позвонил на железнодорожную станцию, взял кое-какие данные и вставил их в заметку взамен выброшенного. Заметка была заново написана и сдана в набор.
От Игоря прибыл очерк и две заметки. Одна заметка была напечатана, а остальное забраковано редактором.
— Нужно серьезно доработать, — сказал он.
А Нина тем временем пересела в сельскохозяйственный отдел и работала над новым заданием. Редактор отдела Иван Иваныч, грубоватый и желчный товарищ, прочитав ее корреспонденцию, мрачно заметил:
— Концы с концами у вас явно не сходятся. Вы пишете: «В колхозе поголовье свиней возросло до трех тысяч коров».
— Так мне сказали по телефону, — невозмутимо заявила Ниночка. — А что тут такого?
— Непонятно, о чем речь: о свиньях или коровах? А может быть, надо вместо «трех тысяч коров» «трех тысяч голов»?
— Нельзя! — отвергла решительно Ниночка. — Тогда будет повтор: поголовье и голов. Нелитературно.
Иван Иваныч вздохнул и бросил заметку в корзину. Но потом передумал, вытащил ее и выправил.
— Боюсь, что вы у нас не приживетесь, — откровенно сказал он. — Невеждам в редакции не место.
Ниночка спорить не стала, ибо считала это невежливым, но на другой день перешла в отдел физкультуры и спорта. Этим отделом заведовал Василий Иванович, совсем еще молодой, конфузливый и мягкий человек. Он никуда Нину не послал, а попросил ее обработать письмо. Результаты повергли его в крайнее недоумение:
— Товарищ… м-м-м… Юдина. Дело в том… э-э-э… Вот послушайте: «Матч закончился со счетом 2:2 в пользу «Торпедо». Ведь в письме было совсем не так.