— Я хотела оживить заметку, — пояснила Ниночка, подняв на Василия Иваныча ясные, простодушные глаза. — А разве плохо? Ну, поправьте, если надо. Я согласна… А вообще опорт — не моя тематика.
Друзья Нины наконец приехали. Клава привезла материалы рейда. Ей сказали, что материалы толковые, но нужно раздобыть несколько цифр, и она висела на телефоне. Игорь «доводил до кондиции» свой очерк.
— Пока вы там где-то болтались, я шесть заметок напечатала! — похвасталась перед ними Нина. — Все одобрены.
Она уже сидела в отделе искусства. Ей дали нелегкое поручение: побывать на смотре художественной самодеятельности и написать отчет.
— Готово, Иван Васильич! — радостно сказала она, потрясая листками. — Быстро, не правда ли?
Иван Васильич был не в восторге.
— Плохо! — сказал он, ожесточенно скребя затылок. — Очень плохо! Прямо сказать, неважно.
— Что именно? Где плохо?
— «Праздник любви, музыка Клейстера» — плохо, «Порфей в аду» — плохо, — перечислял шеф — «Квильтет гармонистов»… Гм!.. А это еще что за «Ария молодого Вертела»?
Ниночка обиделась:
— Почему-то в других отделах «о мне не придирались! Ведь я еще не имею опыта, а вы вместо помощи…
— Но ведь вы чему-то учились! Как же вас с такими знаниями выпустили?
— Да разве в университете пет добрых людей? — горячо сказала Ниночка. — Они ко мне относились хорошо, не придирались, помогали…
Ее глаза смотрели простодушно и наивно. Иван Васильич не мог вынести этого чистого, детского взгляда и опустил голову. Уныло чертыхаясь про себя, он начал вычеркивать из отчета «оперу Рубинштейна «Мирон» и другие музыкальные новинки.
Когда он заявил ответственному секретарю о безграмотности Ниночки, тот недоверчиво улыбнулся:
— Как же так? Ни одной заметки ее не забраковали — и вдруг не годится? Вам все готовое подавай, а учить не хотите? Так нельзя. Кадры нужно готовить самим. Да, самим!
МАКРИДА ПАВЛОВНА НАВОДИТ ПОРЯДОК
Это была на редкость дружная коммунальная квартира. Стоило одной из хозяек сказать в кухне:
— Вот беда, забыла я дрожжей купить!
Как со всех сторон слышалось:
— Я вам одолжу! У меня есть! Возьмите у нас!
Не было недоразумений и при уплате за газ и при уборке. А когда кто-нибудь справлял день рождения, соседи не стучали в степу и не предлагали виновникам торжества «прекратить бедлам», а сами предлагали:
— Посуды хватит? А то возьмите у нас. Стулья нужны? И стулья берите.
Так и жили много лет пресной, скучной и бесцветной жизнью. Не ссорились, друг другу пакостей не делали и по судам не таскались. Но всему на свете бывает конец.
Машинистка Анечка со своим молодым мужем уехала на целину. А в ее комнату вселились новые жильцы: Макрида Павловна и Тимофей Ильич Куликииы.
Главой семьи, несомненно, была супруга, высокая, солидная, энергичная дама с небольшими усиками и зычным, несколько хрипловатым баритоном. Муж ее — сухонький, весь какой-то серый человечек — не имел никакого голоса. Это было видно хотя бы из того, что он никогда не перечил жене и ни с кем в разговоры не вступал.
Жильцы обеспокоились после первого визита Макриды Павловны на кухню, когда она критическим взглядом рассматривала чистенькую, белую, как снегурка, газовую плитку.
— Гм… Гм… Гымм!.. — Макрида Павловна явно была недовольна.
— Что случилось? — робко спросила медицинская сестра Дуся, одна из жилиц.
— Кто мыл плитку? — задумчиво спросила мадам Куликина.
— Я! — ужаснулась Дуся. — А что? Плохо?
— Не в этом дело, — снисходительно процедила Макрида Павловна, — но меня интересует, почему именно ты?
Дуся совсем растерялась:
— Я готовила утречком, суп мой сбежал, и…
— Вот! — грозно подняла палец новая жиличка. — Так я и думала! Никакого порядка. Плитку моет каждый, кому в голову взбредет. Такое ответственное дело зависит от того, у кого сбежит суп! — Она горько усмехнулась. — Ладно. Я наведу порядок. Не благодарите, это мой долг! — И она величественно выплыла из кухни.
На другой день в кухне уже висел график с фамилиями и датами, когда и кому мыть плитку. А вечером Дусин сынишка Вовка бегал по квартире и сзывал всех на общее собрание. В кухне, возле самого большого стола, сидел тихонький Куликин в валенках, а перед ним лежал лист бумаги с одной строкой: «Протокол № 1».
Речь Макриды Павловны была кратка и предельно ясна:
— Я удивляюсь, товарищи, что в квартире при наличии грамотных и политически развитых кадров так запущена организационная работа! Доходит до абсурда: почту из ящика вынимает кто попало…
— Почему кто попало? — угрюмо пробасил шофер Желудяк. — Я раньше всех ухожу на работу, вот и вынимаю почту… Мне нетрудно.
— Вот видите! Ему нетрудно! А другим трудно? Почему это не делается по очереди? Ведь мы живем в коммунальной квартире, а не в какой-нибудь мм-мансаррде! Вы, гражданин Шелудяк, не только вынимаете не принадлежащую вам корреспонденцию, но я просматриваете «Советскую Россию», хотя и не выписываете этого органа… А вы, гражданин Краюхин, вчера чинили замок входной двери. Спрашивается: на каком основании? И это, по имеющимся у меня сведениями, уже не в первый раз. Тимофей, пиши мои слова в протокол!
Супруг вздрогнул и покорно заскрипел пером. Краюхин виновато потупился:
— Так ведь бесплатно! Я по специальности слесарь, время есть, почему и не услужить соседям?
— Неверно! Надо все общественные обязанности упорядочить и распределить. Но вы не волнуйтесь, я не собираюсь изображать из себя варяга или какое-нибудь рантье. Я возьму на себя труд по разработке мероприятий, а вам останется лишь выполнять готовое, — и, не дав опомниться обалдевшим жильцам, Макрида Павловна закрыла собрание.
Она свое обещание сдержала и «оргмероприятиям по квартире» отдавала все свое свободное от работы время. Благодаря этому жизнь в квартире стала гораздо интереснее и содержательнее. Каждый день возле первого документа — графика по мытью плитки — появлялись новые бумажки. Стену прихожей украсил роскошный чертеж квартиры, где были обозначены двери, окна, электрические точки, кухня и другие места общего пользования. Рядом повисла объяснительная записка, из которой было ясно видно, что каждый жилец закрепляется за определенной электроточкой. Нина Петровна, например, шефствует над лампочкой в прихожей и в случае перегара покупает новую, Краюхин заведует светом в кухне, Дуся — в коридоре, а дядя Аркаша — в туалетной.
Потом на наружных дверях повис список — кому сколько раз звонить Раньше в этом деле была недопустимая анархия и стихийность. Кто был ближе, тот и открывал. Появился график — кому в случае нужды вызывать слесаря, работника Мосгаза, монтера, медпомощь и даже милиционера. Четвертый документ строго определял очередность стирки марлевой занавесочки, висящей в кухне.
Нарушать правила никому не дозволялось. А когда заскучавший дядя Аркаша самовольно сделал и повесил возле умывальника полочку для мыльниц, этот бунт был быстро подавлен: на экстренном общем собрании Макрида Павловна вынесла ослушнику общественное порицание при остолбенелом молчании остальной публики.
— Второй вопрос, — возгласила мадам Куликина, — приобретение индивидуальных рамок для туалета.
— Чего индивидуальных-то? — не расслышал Краюхин.
— Рамок, а в просторечии стульчаков, — разъяснила Макрида Павловна. — У нас один на всех. Это не соответствует требованиям общества, в котором мы с вами живем на данном историческом отрезке.
— Он же чистенький! — простодушно сказала Петькина бабушка. — Каждый день его дежурная щелоком с кислотой, слава богу…
— Это паллиатив, — отрезала председательница, — кустарщина! Тимофей, пиши протокол: «Ввиду роста благосостояния трудящихся каждый может приобрести в личное пользование этот вид инвентаря». Я наводила справки, цены вполне доступные, штука стоит 17 рублей 50 копеек. Кому это дорого, пусть купит неполированную, они дешевле.