Василий Васильич клялся, что читал об этом в какой-то старинной минералогии, и я оставляю этот рассказ на его совести.
Невозможного ничего нет, тем более, что встарину не только люди были лучше, но, как оказывается, даже и камни…
IV
Новая мера. — Гора Тальян. — Громкое название: копь цветных камней. Старинная копь на Тальяне. — Как «руководствуют» цветной камень нынче. Якунъка и Пронька. — Характеристика различных названий копей. — Величина копей. — Архиерейский камень, искусственные самоцветы, шерлы.
Пока нам закладывали хозяйскую лошадь, чтобы съездить на гору Тальян, где нужно было осмотреть старинные и новые копи цветных камней, под окно подошёл тот "любопытный сусед", который ездил промышлять камни на реку Алабашку. Это был ветхий старец, предварительно из приличия поговоривший о совершенно посторонних предметах и только потом вынувший из-за пазухи мешочек с тумпасами.
— Все тут, — объявил он, вытряхивая драгоценности прямо на лавку. — Шерла есть, тяжеловесы, струганцы…
Принесённые сокровища не имели никакого интереса ни в минералогическом, ни в промышленном отношении, но из любезности я выбрал один штуф горного хрусталя и спросил цену.
— А какая цена известно… Давай на полштофа.
— Это сорок пять копеек?
— В самую точку…
В Екатеринбурге выбранному мною штуфу красная цена гривенник, но пришлось из любезности дать на полштофа, — тоже беспокоили человека. Во время нашего разговора подошёл другой старец с мешочком и тоже показал камни, — хорошего ничего не оказалось. Отбираю штуф полевого шпата с вросшими кристаллами раух-топаза и спрашиваю цену.
— Давай на два полштофа…
— Да у вас, что ли, на всё такая цена? — удивляется Василий Васильич подобной сделке.
— Из-за чего бьёмся, милый человек! Ты думаешь — его легко искать в земле-то? Не накладено их для нас, струганцев-то.
— А больше ни у кого нет камней в Мурзинке? — спрашиваю я.
— А как поедете на Тальян, так за рекой мужик Матвей живёт: у ево сколько угодно… Агроматные эти струганцы попадают. Как-то в третьем годе ребята на Алабашке нашли тумпас, может, пудов в шесть: как свинья, в таком роде. Только больно чёрен… Ну, захотели цвет-то отпустить, чтобы с золотистым отливом был. Натопили печь, завернули тумпас в тесто и сейчас, например, в печь… Небольшие-то струганцы отходят таким манером в золотистый отлив, а тут попритчилось… Что бы ты думал, братец ты мой: как вынули тумпас из печи, он и распался весь, вроде того, как на полштофы… ей-богу!..
Опять полштоф, — нет, это решительно какая-то единица меры, как фунт, аршин, метр.
В лёгком коробочке мы спустились к Нейве, переехали через неё по высокому деревянному мосту, кое-как «настороженному» на деревянных козлах, — мост убирается каждою осенью, — и очутились на левом берегу. Отыскать мужика Матвея не составило большого труда, но его коллекция камней уж совсем никуда не годилась.
— Которы получше были, в Южакову свёз перед пасхой, — сумрачно объяснил сам Матвей. — На вино деньги нужны были, — ну, на три полштофа дала Ульяна Епифановна.
Подъём на гору Тальян очень невелик. Наш коробок катился сначала по просёлку, а потом свернул влево к небольшому леску, топорщившемуся на взлобочке. Едва заметная колея вела по меже, а затем исчезла, точно истощившись на всевозможные повороты.
— Вот тебе и старинная яма, — объяснил наш проводник, когда коробок остановился у перелеска.
— Где?
— Да во, где стоим… Ишь земля не родная, а насыпь.
Сюда значит, валили пустую землю, а вот тут самая ихняя копь обозначена.
Старая копь, сделанная ещё итальянцами, так осыпалась и заросла сорняком, что трудно было что-нибудь разобрать здесь. Несколько обвалившихся и засыпанных ям, кругом бугры неправильно сваленной земли — и только. В красной глине одного размытого дождём отвала мы захватили несколько щёток горного хрусталя.
— Это ищо старички робили, а мы дальше руководствуем, — объяснял проводник, когда мы поехали в гору. — Тут земли изрыто множество. Значит, земля-то сверху, а потом камень зачнётся. Страсть, сколь этого камня наворочено…
Нынешняя копь совсем в лесу и наружный вид имеет самый беспорядочный. Прежде всего, вал из мелкого щебня, кварца и гранита, точно земля здесь припухла, как на краях свежей раны. Взобравшись на одну из каменных куч, мы увидели глубокую яму неправильной формы, выбитую в плотном камне. Получалось что-то вроде каменоломни, да и то очень плохой, — работа шла по наслоению каменных пластов и в глубину подавалась очень туго. Определить место, где проходила жила, крайне трудно.
— Что же вы тут добывали? — спрашивал я проводника.
— Амаститовая жила здесь изгадала… Эвон она в углу-то выклинилась.
— Где в углу?
— Да вот сюды…
Оказалось, что главной работы нам нельзя было и рассмотреть, — она уходила неправильной формы щелью под насыпь, на которой мы стояли. Пришлось спуститься в самую яму.
— Вон она, жила-то, по стенке прошла, — объяснял проводник, тыкая палкой в отвесный камень. — По ней и в глыбь работали… Достаточно руководствовали!
Действительно, теперь можно было видеть и жилу, т. е. полосу кварца, которая неправильной лентой проходила по основной породе крупнозернистого гранита. О правильной разработке тут, конечно, не могло быть и речи, а просто долбили камень "сколь мога".
— Порохом рвали, как же! — не без самодовольства объяснял проводник, заглядывая в глубину узкой каменной выработки.
Василий Васильич только качал головой над этою работой мурзинских предпринимателей. Так могли «руководствовать» только люди, никогда не видавшие, что такое правильная работа. Выбирался один камень за другим, пользовались каждою трещиной, где можно было заложить зубило или железный лом, и додолбились таким образом до глубины четырёх сажен. О предохранительных мерах на случай несчастия, о крепях и других приспособлениях при горных работах никто и не думал, и такие мурзинские копи, действительно, правильнее всего назвать ямами, как называют их сами рабочие.
— А как эта яма у вас называется?
— Тальян называется, — гора Тальян, — ну, и яма Тальян. А дальше пойдут Слопсовская яма, Герасимовская яма — всех и не пересчитаешь. Прежде-то больше робили под Мурзинкой, а теперь ямы отдалели к Алабашке.
— А как работаете: артелью или от подрядчика?
— Известно, артелью… Потому, это какая работа: земляное положение, ничего неизвестно, а что бог пошлёт. Подрядчику невозможно…
— Если подрядчику невыгодно, так и артели тоже?
— От свободности ищутся, так оно расчёт есть… Например, в великое говенье делать хрестьянину нечего, вот собьётся артелка и пойдёт искаться. Артелка в яме руководствует, а Якунька или Пронька, напримерно, сидят вот этаким манером на борту и покупают камень… Всё форменно. Нашли гнездо амаститов, сейчас Пронька: "Выставляю полведра", а ежели один камень полштоф, два полштофа. У каждого камня по росту и цена своя…
— Значит, и расчёт у ямы?
— А из-за чего стали бы руководствовать эку страсть? Другая артель, напримерно, закарячилась перед Пронькой: не согласны за полведра. Ну, тогда иди к другим скупщикам в Луговую, а те ещё меньше дадут, потому как они свою линию ведут…
— Отчего же в город не везут камни? Там больше дадут…
— Как не возить, барин, возим, и даже весьма возим, а толк один. Тоже и в городе цены везде обидные, ежели, напримерно, по работе ценить… Походит-походит мужик с камнем-то, да и отдаст, за что дадут. Выгоднее для нас с Пронькой: первое — не езди в город, а второе — деньги из руки в руку. Положим, он тебе четь цены даст, да деньги-то сейчас.
— А как попадаются камни в жиле?
— Вот видишь, как она идёт в породе-то, — ну, около неё камень и разбираешь. Где жила раздулась, там пустое место, а в пустом месте и сидят аматисты… Всякого сословия камень по-своему крепится в жиле: который подешевле, так он груднее, а который подороже, так тот совсем один попадётся. Всё от счастья, кому что пошлёт господь-батюшка: одному на полштофа, другому и на целое ведро. Трудная эта работа, не приведи бог, а так от свободности руководствуем, потому как с измальства другие бывают любопытные… Прежде-то лучше камни попадали, так и по сотельной получали за струганец.