— Эвон зелёна-то крыша: это и есть Самошиха, — объяснил старик ямщик, один из продавцов мурзинских камней. — Светленько поживает наша Ульяна Епифановна.
— Зачем вы её Самошихой называете?
— А по мужу: муж Самойло был, вот и вышла Самошиха. Он, Самойло-то покойник, попервяя всех прочих дело обдумал. Такой же вот мужик был, как и мы, а только обхождение имел всё больше с господами. Сначала-то, известно, всё в Екатеринбург носил камешки, к мастерам да в магазины к купцам, а тут много не возьмёшь, сами на том стоят. Вот Самойло и присмотрел уж настоящих покупателей из господ, чтобы миновать купцов. Поезживал он таким манером года два и доездился: по-перву возил камешки в голенище да за пазухой, а потом завёл шкатунку да этакой кожаный… ну, как его звать то?…
— Сак-вояж?
— Он самый, видно, с замком. Вот с кожаным-то он уж, прямо сказать, махнул в Нижний, на ярманку, а оттедова на Москву. Везде высмотрел настоящих любопытных на камешки господ и опять с кожаным-то, напримерно, домой, да дома-то сейчас оборот — у того камешок возьмёт, у другого, у третьего — у кого за наличные, у кого исполу, у кого в долг. Набил камням и шкатунку, и кожаный, да уж прямо в Петербурх… Вот он какой, Самойло-то, дошлый, до всего обозначился! Здесь перевернётся медным грошом, а там к барину подкатится рубликом. Ну, напримерно, домой выворотится, опять себя не обнаруживает: "Ох, продешевил камни… Себе в убыток съездил!" Он жалится, а мы его жалеем. Вот он каков человек был, прямо сказать — министр. Большие тысячи нажил и жену научил… Как Самойло-то помер, так Ульяна Епифановна сама стала орудовать, и можно сказать так что много даже превосходнее свово-то мужа. Уж она не пропустит ни единого камешка, все узорит, а потом склалась-свернулась и поехала везде. Вот и вышла Самошиха.
— Да, ведь, не одна Самошиха торгует камнями?
— Известно, не одна. Вон из Токовой Орловы тоже промышляют, — ну, да те попроще будут. Не достигнуть им до Ульяны Епифановны.
От Мурзинки до Южаковой всего вёрст семь, и мы незаметно, в разговорах, подъехали к "зелёной крыше" Ульяны Епифановны. Большой полукаменный дом глядел на улицу большими окнами сыто и довольно. Сзади его подпирали «службы»: стаи, сеновалы и разная хозяйственная городьба. На звон дорожных колокольчиков показалось в окне сердитое старушечье лицо и сейчас же скрылось. Ямщик весело подмигнул: "Сама воевода дома". Крепкие ворота, конечно, были на запоре, где-то отчаянно заливалась охрипшим лаем собака.
На наш стук в ворота предварительно послышалась осторожная беготня босых ног по двору, потом захлопали где-то дверью, и только уже после этого послышался за воротами голос:
— Кто там хрещоной?
— Приехали посмотреть камни.
Опять беганье босых ног, удушливый лай свирепого пса, и только после этой интродукции грянул железный запор, и гостеприимно отворившиеся ворота впустили нас внутрь деревянной крепости. При нашем появлении лаяли уже целых три собаки: цепной пёс только изнеможенно брехал, но зато яростно наступали два других, гулявших по двору без цепи.
— Нельзя ли собачек того… — бормотал мой Василий Васильич, выделывая лёгкое pas de deux[2] прямо к крыльцу.
— Ничего, ничего, — успокаивал нас молодой человек, отворивший ворота. Вам насчёт камней? Пожалуйте наверх… Мамынька дома…
Я забыл сказать, что в цоколе дома снаружи были вделаны большие щётки раух-топазов, а во дворе весь карниз нижнего каменного этажа был завален такими же щётками. Очевидно, это была ненужная ломь, выбросить которую на улицу, всё-таки, жаль, — деньги плачены. Молодой человек одет был совсем просто: в ситцевую рубашку — и только. Босые ноги не рекомендовали хозяйского сына. Простой холщёвый запон прикрывал все недочёты в костюме. Молодой человек весело осмотрел нас и, видимо, взвесил сразу, что, как покупатели, мы не заслуживаем особенного доверия.
— Пожалуйте наверх.
Прежде чем попасть наверх, мы, через тёмные сени, должны были спуститься в нижний этаж, а потом уже по лесенке подняться кверху. Парадное крыльцо существовало, но, кажется, было заколочено наглухо. В нижнем этаже мы встретили невысокую старуху, одетую в синий сарафан. Она повернулась к нам спиной, а молодой человек улыбнулся. Я сделал предположение, что это и есть сама «мамынька», но только за что она сердится на нас и чему смеётся весёлый молодой человек? Большой снаружи дом внутри оказался совсем небольшим, как умеют строиться только свои доморощенные архитекторы. Обстановка комнат на среднюю купеческую руку, даже меньше того: деревянные стулья, жёсткий диван, несколько шкафов и т. д. От таких домов всегда веет нежилым холодом, и гость напрасно будет искать, где живут сами хозяева. Этот холодный парад устраивается в жертву неведомым гостям, бывающим здесь, может быть, в десять лет раз, а хозяева в это время ютятся в какой-нибудь мурье или в таинственной задней комнате. Ульяна Епифановна, видимо, отлично усвоила этот способ существования богатых людей и всё устроила форменно.
— Вам каких камней? — спрашивал молодой человек, подводя к двум шкафам, стоявшим посредине комнаты.
— Да какие есть, те и посмотрим.
Начался подробный осмотр мурзинских сокровищ, которые даже на первый взгляд оказались очень сомнительными. Видимо, что оставался «обор», а настоящие камни или отсутствуют, или спрятаны в более надёжном месте, чем стеклянный шкаф. Топазы, бериллы, шерлы, раух-топазы отдельными экземплярами и штуфами, но все средней руки.
Чтобы поддержать своё реноме покупателя, я выбрал один кристалл топаза и спросил цену.
— Три рубли-с.
— Ага!
Отложили топаз и перешли к штуфам. Дороговизна на всё такая, что у средней руки покупателя волосы могут встать дыбом, но опять репутация прежде всего. Топаз, впрочем, хорошей синеватой воды, какою и славятся настоящие мурзинские топазы.
— Что же у вас мало камней?
— Как мало? Помилуйте… Может быть, вам гранёных-с?
— Как гранёных?
— Мы сами граним у себя дома.
— Ага! Может быть, и стекло граните, как екатеринбургские мастера?
— Нет, зачем же! Мы этому не подвержены, чтобы, напримерно, стекло… А только оно способнее, ежели дома… Гранильщик ещё украдёт камень, а тут в своих руках.
— Всё-таки мало камней и смотреть нечего.
— Брат в Париж на выставку увёз.
— Ну, это другое дело.
— А вы у мамыньки спросите, у ней их весьма достаточно.
— У вас разве отдельно камни?
— Отдельно. Она свои камни нам не показывает, потому боится, как бы не завладели. Прячет где-то.
Рассматривая камни, Василий Васильич закурил папиросу.
— Ты это чего задымил-то? — послышался за нашими спинами сердитый старушечий голос. — Я этого не люблю!
Это была сама Ульяна Епифановна, именно та старушка в тёмном сарафане, которую мы видели в нижнем этаже. Невысокая, худощавая, с острым носом и насквозь глядящими глазами, она являлась типичною представительницей зауральского раскольничьего мира. Василий Васильич распахнул окно и выбросил папиросу на улицу.
— Ещё дом спалишь! — уже менее сурово проговорила любезная хозяйка.
— Ульяна Епифановна, можно посмотреть у вас камни?
— Какие камни? Никаких у меня камней нет. Старуха круто повернулась и вышла из комнаты. Молодой человек смотрел на нас и улыбался.
— Вот она у нас какая, мамынька-то, — заметил он с своею добродушною улыбкой. — Не вдруг к ней подойдёшь…
Пришлось заняться пересмотром всё тех же шкафов. Меньше рубля и цены нет, когда такие же точно камни в Екатеринбурге стоят в десять раз дешевле. Стоило за этим ехать в Мурзинку! Спрашиваю о причинах такой разницы в ценах.
— Да это всё мужики виноваты, — объяснил молодой человек. — Найдёт камень, тащит его в город, да там и пойдёт по дворам… Деньги нужны, — ну, и отдаст, за что дадут. А хороший-то камень настоящего покупателя года три ждёт… Вот брат в Копенгагене на выставке сколько камней профессорам продал: наш камень для коллекций идёт.